recenzent

7 лет назад

Иван Капелюшный о том, почему рассказ @nmyurova «Единственная ночь» кусок говна

Рецензия на рассказ «Единственная ночь» @nmyurova

Девиз нашего времени — суперкраткость. Клиповое мышление, ети его: люди разучились концентрировать мозг дольше 45 секунд. Для вас, о фанаты краткости, самая суть в одном абзаце: это рецензия на рассказ «Единственная ночь» и своего рода ответ коллеге-рецензенту на рецензию, назвавшему это произведение «страничкой окопной правды».

Мне лично так не кажется. Враньё это, а не «окопная правда». Если хотите знать почему… В отличие от вас, «быстрые люди» (Вам ведь доказательства не нужны? Вам ведь сорока пяти секунд хватит, чтобы понять любой вопрос?), мне придётся обосновывать свои сомнения. А это будет совсем не быстро. Так что если хотите знать — приготовьтесь к долгому разговору.

Пред/предисловие.

И сколько раз пеняли мне, что долго готовлю слушателя к восприятию своих мыслей. И генерала Лебедя цитировали, насчет «достоинства мужа, а не оратора» (кстати, кто-то из древних греков это сказал ещё тогда, когда никаких генералов и в помине не было). Ничего не могу поделать: наскучит — не читайте.

Предисловие.

Из века в век российское общественное сознание воспринимало мир в формате шахматной доски, всё делилось на «белое» и «чёрное». Понимание бесконечных полутонов отсутствовало напрочь. Может ли вор, укравший последние деньги у старушки, спасти ребёнка из огня? Нет, он же вор. Может ли человек, написавший донос на своего коллегу, совершить подвиг на войне? Нет, он же подлый человек. Может ли пьяница и бабник быть талантливым поэтом? Нет, он же свински обращается с женщинами… И т.д. и т.п.

И так было всегда. Несмотря на примеры из так любимых нами европейских стран: ну залил Наполеон кровушкой всю Европу, но французы его великим человеком считают. Палачествовал неистовый Робеспьер, но статуя-то его в Пантеоне стоит. Англичане вообще дикие: одновременно чтят память короля Карла I и Оливера Кромвеля, который ему голову отрубил. Короля Ричарда III, отъявленного мерзавца, судя по литературе (Шекспир, Томас Мор, для нынешнего суперобразованного поколения — Тирион Ланнистер частично с него делан), всей страной хоронили, Бенедикт Камбербэтч вдохновенно стихи читал…

И, что самое анекдотичное. Ведь наша великая российская литература мысль об этих полутонах нам всё время внушала. Что, Толстой хотел, чтобы Анну Каренину считали шлюхой? Что, Чехов своих «маленьких людей» предлагал нам воспринимать убогими? И, наоборот, разве Гоголь утаивал от нас что-то о Тарасе Бульбе: «Не уважили казаки чернобровых панянок, белогрудых, светлоликих девиц: у самых алтарей не могли спастись они; зажигал их Тарас вместе с алтарями. Не одни белоснежные руки подымались из огненного пламени к небесам, сопровождаемые жалкими криками, от которых бы подвигнулась самая сырая земля и степная трава поникла бы от жалости долу. Но не внимали ничему жестокие казаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя. «Это вам, вражьи ляхи, поминки по Остапе!» — приговаривал только Тарас».

Стесняюсь спросить, а что, Гумберт Гумберт выведен автором совершенно несимпатичным подонком?

Но нашим «интеллигентам» — хоть кол на голове теши. Ах, Феликс Дзержинский, вздыхали дореволюционные барышни. В тюрьме на руках носил больного чахоткой друга на прогулку, по лестницам, по переходам, а у самого было больное сердце… Какой замечательный рыцарь! Ах, какой разносторонний человек… И транспорт в кратчайшее время привёл в порядок, и беспризорность уничтожил, и Высший Совет Народного Хозяйства возглавил: гениальный организатор, не зря Сталин так радовался его смерти, конкуренции боялся — говорили в восьмидесятые. Блин, да он же кровавый убийца, психопат, застреливший в детстве родную сестру (по другой версии — брата), палач, лично казнивший и мучивший — это сейчас…

К чему это я?

К тому, что не бывает в мире людей и событий кристально белых и угольно чёрных. И там, где творятся великие подвиги, всегда есть место и грязи, и боли, и преступлениям. И для меня самый важный вопрос: как к этому относиться?

Ответ на него я для себя сформулировал так: говорить правду.

Суть дела.

Но: правда — штука очень специфичная. Вот если говоришь о чём-то/ком-то хорошо, то я с тебя доказательств не требую. А если плохо — будь любезен, ответь.

Вот — война. Боль, кровь, грязь. Подвиги и героизм. Было всё. И вот один из рассказов о ней, опубликованный на Голосе. Собственно, не стал бы писать всего этого, если бы не рецензия моего коллеги, назвавшего этот рассказ «страничкой окопной правды».

Вкратце напомню суть рассказа. По версии автора рассказа, советские офицеры относились к женщинам-военнослужащим как к крепостным крестьянкам, использовали свою власть для того, чтобы безнаказанно до них домогаться. Ну а накануне какого-то важного наступления произошло следующее: штрафники отказались наступать, поставив офицерам следующее условие…

А впрочем, чего там, проще процитировать:

Это было перед решающим наступлением летом 1944 года. В ходе общевойсковой операции в кровопролитный бой первыми планировали бросить штрафников. Поступил приказ взять любой ценой сильно укрепленную высоту. Для того чтобы выполнить задание, требовалась особая отвага. Надежды выжить почти никакой: спереди враг, сзади свои пулеметы отступить не дадут. Штрафники поставили условие: мы высоту возьмем, если вы нам дадите последнюю ночь перед атакой провести с женщинами. Командование пошло навстречу и пообещало всех выживших реабилитировать.
Нас, девочек, никто не спрашивал. Мы плакали от страха. Мужчин оказалось гораздо больше, чем нас, девчонок, так что некоторым перепало сладкого до слез. Мне повезло, меня выбрал очень красивый молодой парень по имени Рамиль, татарин по национальности. Ко мне еще двое домогались, но он никому меня не уступил. Он стал моим первым мужчиной. Как удивился он моей непорочности и благодарил Аллаха за то, то ему досталась именно я, молился, чтобы род его продолжился. Весь он был ладненький, и сейчас глаза закрою, так вижу лицо его, голос его слышу и рукой спину его чувствую... Рамиль дал свой адрес и попросил на прощание: «Если погибну, то напиши моей маме, я хочу, чтобы она узнала о тебе.

(с) @nmyurova.

Вот такие вот офицеры Красной Армии, одно слово, сволочи…

Ну что же, давайте разбираться. «Правду, правду и ничего кроме правды»

Да, тема женщин в армии очень тяжёлая. Процитируем Светлану Алексиевич, из «У войны не женское лицо»:

Когда я расскажу вам всё, что было, я опять не смогу жить, как все. Я больная стану. Я пришла с войны живая, только раненая, но я долго болела, я болела, пока не сказала себе, что всё это надо забыть, или я никогда не выздоровлю. Мне даже жалко вас, что вы такая молодая, а хотите это знать…

(Любовь Захаровна Новик, старшина, санинструктор).

Тему отношений мужчин и женщин во время войны… Ну, не то, чтобы старательно обходили стороной («А зори здесь тихие», например, вся построена на контрасте мужского/женского начала), но в плане плотском…

А было? Да, конечно же, было. В самых разных формах: и ППЖ, брезгливо поминаемые самыми разными авторами, и просто мимолётные, назовём их так, встречи, и барышни, как их деликатно назвал наш президент: «с пониженной социальной ответственностью». Кто не верит последнему, вот живые свидетельства человека, командовавшего штрафной ротой, Ефима Абелевича Гольбрайха (Крымская правда, 2006 г.). К возможному вопросу о «замалчивании, пропаганде, обелении и очернении»: обратите внимание — написано в то время, когда коммунистов у власти давно нет, напечатано на Украине, свободно и демократично, при полном отсутствии цензуры. Вот что он пишет: «Нет в штрафных ротах и медработников. При получении задания присылают из медсанбата или соседнего полка медсестру. В одном из боёв медсестра была ранена. Услышав женский крик на левом фланге, я поспешил туда. Ранена она была в руку, по-видимому, не тяжело, её уже перевязывали. Но шок, кровь, боль... Потом — это же ещё передовая, бой ещё идет, чего доброго, могут добавить. Сквозь слёзы она произносила монолог, который может быть приведен лишь частично — "Как "любить" (она употребила другой глагол) — так всем полком ходите! А как перевязать, так некому! Вылечусь, никому не дам!". Сдержала ли она свою угрозу — осталось неизвестным»

Наряду с этим, были и домогательства и прямое насилие. Это правда, потому что иначе и быть не могло: мужчины с исковерканной психикой, с ежедневными наркомовскими (выдавали-то их на всех кто в списке, только к концу дня оставалось их, иногда, в разы меньше), с колоссальными физическими и психологическими перегрузками… Так что на вопрос «было ли?» ответ один: «да, было».

Официально за это карали. За изнасилование расстреливали на месте. Тот же Ефим Гольбрайх о преступлениях штрафников:

По закону военного времени за бандитизм предусматривался расстрел на месте. Жить хотели все. Но был один позорный инцидент, запятнавший нашу роту. В самом конце войны, наш штрафник, грузин по фамилии Миладзе изнасиловал несколько женщин в ближайших к месту дислокации роты хуторах. Поймали его уже после 9-го мая и, вместо вполне заслуженной "высшей меры", он получил восемь лет тюрьмы.

За домогательства полагалась штрафная рота.

Однажды попал в штрафбат инженер-майор, осужденный за сексуальный шантаж. Домогался девушек-военнослужащих, пугая их отправкой в штрафную роту. На самом деле женщин в штрафные подразделения отбывать наказание не посылали. В итоге пришлось стать штрафником самому майору. Очень он был непопулярен среди товарищей и из-за совершенного, и из-за трусости

(цитирую по Кустов М. Миф о штрафбатах // Столетие. 2004. 8 декабря).

Но это в теории. На практике иногда спускали дело «на тормозах». Да, зная устройство «общества советских людей», да и реалии сегодняшнего дня, скажем честно: было и такое. Замалчивали выходки начальства, запугивали пострадавших, убалтывали не губить заслуженного человека… Так почему же, спросите вы, я не верю автору этого рассказа?

Почему я не верю автору?

По многим причинам.

Перед тем, как их объяснять, хочу напомнить одно существенное обстоятельство. Все мы, те, кто родом из СССР, прекрасно помнят ощущение «мерзкой липкости» того времени. В том смысле, что большинство наших действий и поступков были предельно публичны. Ничего личного — просто долг коммуниста, комсомольца, простого советского человека. Когда те, кого считал своими друзьями, вдруг встают на собрании и заявляют: «В то время как все наши… всем трудовым коллективом… в едином порыве добровольно… некоторые с девушками в кино ходят. Таким не место!» И на вопрос, кто именно — недвусмысленно на тебя пальчиком показывают. Ну какое тебе, собака женского пола, дело до того, с кем и когда я куда хожу? Ну не пришел на добровольное (!!!) мероприятие, зачем с таким упоением закладывать своих друзей? Долг комсомольца, видите ли!
Когда жёны/мужья волокли свои семейные проблемы в профком предприятия, когда нестандартная причёска была поводом для упрёков со стороны совершенно незнакомых вам людей. Когда изрядно выпивший студент спрашивал своих друзей: «Ну ведь в каждой группе есть хоть один стукачок, ребята, скажите, кто из вас?»

Личное пространство было сужено неимоверно, всё всегда становилось общедоступным. И это было в застойные годы. А во времена комиссаров/политработников (в каждой роте, включая штрафную), особых отделов (тоже в каждой штрафной роте), СМЕРШей, МГБ… Когда любое (ЛЮБОЕ!!!) действие рассматривалось в первую очередь с точки зрения «ведь сто процентов, кто-нибудь стукнет в органы!». Почитайте воспоминания редактора «Красной звезды» Давида Ортенберга, с первых страниц эту атмосферу прочувствуете. Вспомните солдата Чонкина, историю про «Каку вижу, каку слышу!»…Так что, давайте будем это иметь в виду.

Во-первых.

Я не верю в попытку штрафников поторговаться с начальством. Потому что (смотрите воспоминания очевидцев на сей счет), в «разведках боем», в поисках путей через минные поля и других задачах, которые ставили штрафникам, потери убитыми и ранеными доходили до девяноста процентов. Ещё раз — девять из десяти, убитыми и ранеными. Но — они подчинялись. Потому что был шанс выжить, а в случае ранения «искупали кровью», возвращали звания и награды. В случае отказа — такого шанса не было. Командир штрафной роты имел специально для этого полномочия командира полка, мог расстрелять за невыполнение приказа на месте. И не просто мог — обязан был. И мне очень трудно поверить, что штрафники, прекрасно об этом осведомлённые, вдруг решились на такую авантюру.

Во-вторых.

Мне трудно поверить в попытку штрафников поторговаться с командованием ещё по одной причине. Вот совсем недавно наступление украинских ВС на какие-то сёла и деревни сорвалось из-за утечки информации. Чтобы такого не происходило, во все времена и во всех армиях, непосредственно солдатам о наступлении сообщали в самую последнюю очередь, желательно за пару часов до него. Командиры знали чуть раньше. Хотя и им, в идеале, сообщали так, чтобы оставалось время только подготовиться. Конечно, бывалый солдат по множеству признаков понимает, что в ближайшие дни что-то будет, но вот конкретно что и когда, может только догадываться. И я не очень верю, что штрафникам (к которым командование действительно относилось как к пушечному мясу) командиры настолько заранее сообщили о своих планах. Мне кажется, что просто времени у штрафников не было на торговлю. И быть не могло.

В-третьих.

Даже если всё так сложилось и штрафники успели и смогли выставить свои условия командованию, я не верю, что командиры пошли на это. Потому что здесь дело даже не в массовом изнасиловании. Просто сегодня рота старлея Пупкина отказалась выполнить приказ и ей пошли навстречу, завтра это будет полк, а послезавтра командарм откажется выполнить приказ Верховного Главнокомандующего. Собственно, все сталинские репрессии были направлены на то, чтобы никто не то что слова плохого в адрес Сталина, намека на него не мог себе позволить. Чтобы любой, самый страшный и непонятный приказ любимой партии исполнялся немедленно и с радостной улыбкой. А тут (напоминаем о стукачестве, пронизывающем всё сверху донизу), куча свидетелей — изнасилованные девушки, оставшиеся в живых штрафники, посредники между командирами и штрафниками… Думаю, что любой командир прекрасно представлял себе последствия такого решения. Повторюсь — он был бы виновен не в организации изнасилования, а в подрыве руководящей роли партии и товарища Сталина лично.

В-четвёртых.

Есть ещё одна причина не верить в то, что командование согласилось с условиями штрафников. Посмотрим, на каком уровне надо было принимать решение. В штрафроте/штрафбате женщин не было, это общеизвестно. Значит, командир штрафной роты Пупкин должен был запросить соседний батальон, а то и полк. И любой, кто служил в армии, прекрасно понимает, что ответит посторонний командир на запрос соседа типа: «Меня тут солдаты не слушаются, требуют твоих девушек им дать на ночь». Для тех, кто не служил: единственно возможный ответ: «Ты ол? Твои бойцы отказываются выполнять боевой приказ, а жпу я свою подставлять должен?» Ни один офицер никогда не возьмёт на себя проблемы нижестоящего. А уж равного по званию соседа — тем более.

Он, сосед, прекрасно понимает: сорвалось наиважнейшее наступление по вине Пупкина — Пупкина отдадут под трибунал и расстреляют. Командиру дивизии/корпуса вставят капитальную клизму. Только вот его, соседа, лично это не коснется от слова совсем.

Скажете, связался Пупкин с комдивом/командармом и те соседу приказали? Ну да, конечно. Жуков, решающий проблемы Пупкина. «Тебе поставили задачу — выполняй» — вот и всё решение проблем подчинённых в армии.

В-пятых.

Да и командир штрафной роты/батальона на это не пойдет. Ведь офицеры там — совсем не штрафники, в атаку ходят крайне редко. Но за работу с этим контингентом они имеют вполне конкретные привилегии. У них идёт год за полтора (новые звания быстрее получает), у них ускоренная выслуга лет (в отставку раньше пойдёт), у него оклад больше. И, когда он на эти условия шёл, понимал, что придётся людей на верную смерть гнать. А тут, видите ли, сам решил под трибунал пойти…

Больше скажу. Вся армейская система заточена на одну простую вещь: иногда командир приказывает своим подчиненным идти на смерть. Он жертвует жизнью части своих подчинённых чтобы спасти остальных, чтобы выполнить приказ, еще зачем-то, неважно зачем — он имеет такое право. И он, командир, должен знать, что его приказ будет выполнен немедленно. А для этого, если цинично — выбирая между верной смертью и отказом выполнить приказ офицера, солдат должен знать, что смерть для него более предпочтительный вариант. Именно на создание рефлекса бездумного, безусловного и немедленного выполнения приказов нацелена вся система любой армии, е её тупизной, муштрой и воплями: “Yes, sir!”

И это работает не только в военное время. По своему личному армейскому опыту: даже в мирное время договорные отношения с солдатами для нормального офицера невозможны. Потому что рано или поздно тебе, безоружному, придётся в одиночку выйти к шестерым вдрабадан пьяным кавказцам с автоматами в руках. И приказать им сдать оружие и отправиться под замок.

Любой нормальный офицер это понимает. Попытка договориться с солдатами — в мирное время конец карьеры, в военное… Это ещё более верная смерть, чем трибунал.

В-шестых, в-седьмых, в-восьмых…

Куча моментов, тех мелочей, которые столь важны для правдивого описания реальных событий. Штрафрота — 200 бойцов, батальон — 800. Пятерых-семерых девушек из близлежащих частей им маловато будет. Извините, барышни, за цинизм — просто не успеют штрафники своё черное дело сделать. Надо в тыл их отправлять, в штаб полка или дивизии. Снять с передовой и возить полуторками, а то не успеют до боя туда-сюда. Охрана штаба дивизии: «Стой, кто идёт?» «Это мы, штрафники, насиловать ваших баб приехали»…

«А кто это накануне наступления солдат ночью с окопов снял и в тыл увёз?» - «А это я, командир дивизии разрешил, а то они в атаку идти отказывались»…

У немцев в бордели стояли очереди, можете почитать воспоминания, как это дело было организовано там. А тут, видимо, несколько сотен солдат в блиндаж к девушкам вместились. Или очередь таки организовали? «А что это у нас в штабе дивизии за очередь ночью такая?»...
Былинный богатырь Рамиль — нашёл своё нехитрое счастье и защитил от двух сотен желающих. Сильный, наверное, мужик был…

Кстати, вы когда-нибудь видели, как выглядит радист после пары часов настоящей работы? Я видел. И, скажу вам, любой командир на всё пойдет, чтобы перед боем его радист смог отдохнуть. Иначе он, командир, останется без связи и это будут реальные проблемы. Но советские командиры — тупые сволочи, они девушку радистку перед важнейшим наступлением на растерзание десятку насильников отдают…

И т.д., и т.п. Вплоть до оставления изнасилованной девушке своей фамилии и адреса родных. Видимо, уверен был Рамиль в том, что полюбила его девушка от всей души и на веки вечные.

Итого.

В рассказе «Единственная ночь», автор @nmyurova, на пару страниц текста такое огромное количество неувязок, что их анализ занял почти четыре страницы. В комментариях к тексту автор пишет, что лично слышала этот рассказ и лишь записала его.

Знаете, память — штука странная. Разные люди об одном и том же событии совершенно по-разному рассказывают. К рассказчице у меня вопросов нет — кто я такой, чтобы не верить людям, прошедшим войну. Для неё то, что она рассказывает — святая истинная правда.
А вот тем, кто публикует эти рассказы неплохо бы факты проверять. Потому что отвечать за все несуразицы этого рассказа тому, кто назвался его автором.

Послесловие.

И ещё. Есть такая книга, как «Ежедневные записи начальника Генерального штаба Сухопутных войск 1939-1942 гг.” генерал-полковника Гальдера. Начальника немецкого генерального штаба, естественно.

Вот выдержка из записи за 8 июля 1941 года (17-й день войны):

Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы. Задачу уничтожения этих городов должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки. Это будет «народное бедствие, которое лишит центров не только большевизм, но и московитов (русских) вообще».

Так вот что я хочу сказать.

Тем, что эти планы фюрера не сбылись, тем, что мы с г-жой @nmyurova имеем счастье вообще существовать на этой земле, мы обязаны солдатам и офицерам Красной Армии. И среди тех офицеров были Виктор Некрасов, Александр Солженицын, Василий Быков, Юрий Левитанский, Зиновий Гердт, Петр Тодоровский, Владимир Этуш…

Тех самых офицеров, которых г-жа @nmyurova широким жестом взяла да и облила помоями.

После/послесловие

У нас в журнале «Рецензент» есть очень важное правило: мы может сколь угодно жёстко критиковать стихотворение, рассказ или роман, не обсуждая при этом личности автора. Мы можем говорить: «рассказ неудачный», но никогда не должны позволять себе фраз типа: «его автор — типичный графоман и бездарь».

Поэтому оценивая рассказ «Единственная ночь», автор @nmyurova, как «говна кусок», я особо обращаю ваше внимание на то, что данная оценка относится к рассказу, а его автор ни в коем случае под определение «говна кусок» не подпадает. Близкое же соседство ника автора @nmyurova с литературоведческим термином «говна кусок» является сугубо вынужденным и не должно быть воспринято как негативная коннотация.

С уважением, @ivan-kapelushny.

Мои рецензии:

Мои статьи