Ярослав Мельник. Маша, или Постфашизм. Глава 2

                                                                      2

Сдав материал о мясокомбинате заведующему отделом, я поехал домой. Эльза, моя жена, ждала меня на обед. Наш загородный домик находился в получасе езды от центра города. 

    Весна была в самом разгаре и то тут, то там с обеих сторон дороги селяне пахали сторами землю. Это напомнило мне какую-то архивную фотографию доисторических времен. Голые мужчины и женщины пашут землю, а их погоняют кнутом. Но там были люди, люди, равные "хозяину": рабы, пленные, узники концлагерей. Нечеловеческая эпоха. А тут - тут были просто животные. Сторы.

    Эльза выглядела чем-то встревоженной, и я, прежде чем сесть за стол, внутренне напрягся. Мне не нравилась эта её привычка делать событие из каждой мелочи.

    - Ну, что еще? - Спросил я, пробуя суп.

    - Альберт хочет поступать в театральный.

    - Пускай поступает, если хочет.

    - Но это же смешно, Дима. Он будет актером, представляешь?

    -А тебе не нравятся актеры? Ты же любишь ходить в театр.

    -Но Альберт! Альберт - актер!

    -А что? - я откусил хлеба. - Кем-то ему все равно надо стать.

    -Тебе, я вижу, все равно. Только меня одну это беспокоит.

    -Что?

    -Что он всю жизнь будет корчить что-то на сцене и получать за это копейки.

    -Может, у него какой-нибудь талант.

    -Какой талант? - Эльза закончила работу возле плиты и села за стол. - Он же у нас дурачок. Шварцкопф решил поступать в театральный и он туда же. Придумал себе, что хочет быть актером. Это же ужас! Не понимаю, как ты можешь быть таким спокойным. Решается судьба твоего сына.

    -Ну... - я не знал, что сказать.

    -Ведь я вижу его будущее. У него что, талант? Даже если бы и были какие-то задатки - это ни о чем не говорит. А кроме того, у него их нет. Он прочитал мне сегодня отрывок из Шекспира - монолог Гамлета.

    -Ну, и что?

    -Это ужасно. Кривляется, просто неприятно смотреть. Думает, что он уже великий актер. Он же всю жизнь проживет на вторых ролях, а потом просто сопьется - с горя.

    -Почему - сопьется? - не понял я.

    -Потому что почувствует, что его жизнь загублена, по глупости. И он нам - нам! - не простит. Понимаешь ты это,

    Честно говоря, я не очень понимал. Конечно, я отец и должен был бы вмешаться. Но как-то страшно было вмешиваться в судьбу. Альберт еще не был личностью, его можно легко сломать, направить в другую сторону. То есть надо брать на себя ответственность. Ответственность за его судьбу, выбирать за него.

    -Я думаю, - сказала Эльза, - ему больше подходит биология. Ведь он всегда хотел быть биологом. Он так любит животных, растения. Помнишь его гербарии? А театр - это просто глупость. Глупость пройдет - и все.

    Я даже не решался что-либо сказать.

    -Да мужчина ты или кто?

    Эльза быстро закипала.

    -Да оставь ты его в покое, пускай сам решает!

    Я отодвинул тарелку и встал.

    -Он еще ребенок, что он может решить?

    Это ты его делаешь ребенком. Пускай попробует.

    Я вышел во двор. В конце двора, за оградой, гуляли сторы. Сильный самец рубил дрова - нам на зиму; две самки нечленораздельно перекрикивались между собой. Детеныши ползали в углу, где был насыпан песок. Все они были голые, як и положено животному. Одежда - признак человека. Никто же не одевает свинью или корову во фрак. В отличии от людей, сторы, как и все животные, были закаленными, - правда, при заморозках мы все же давали им какую-то свою старую изношенную одежду. Кроме того, промышленность выпускала для них специальные теплые комбинезоны, что было во всех смыслах лучше. Стоила эта одежда дешево, а его форма мало чем напоминала форму одежды человека. Все-таки иногда бывает неудобно смотреть, как стор ходит в твоей одежде: возникала неприятная иллюзия, что он человек.

    С порога дома я следил за самками. Выяснявши что-то между собой, они разошлись в разные стороны. Та что моложе, более стройная, с большой красивой грудью, присела возле забора и обильно мочилась. Они не имели ни малейшего представления о стыде. Младшую звали Машей, мы купили её прошлой осенью у одного из Эльзиных родственников. Она недавно родила и теперь мы доили её, отлучая от детеныша. У нас уже было трое маленьких сториков и четвертое было лишним. Я отвез сторика на мясокомбинат и за вырученные деньги купил Альберту мопед. Еще осталось и на африканские соки Эльзе (ей надо было пить их от почек). Маша очень скучала, как и любая мать, была какое-то время дикой, но вскоре, кажется, забыла.

    -Маша, иди сюда!

    Я решил заняться чем-нибудь, чтобы отойти от разговора с Эльзой. Доильный аппарат стоял тут же, под навесом.

    Сторы, услышав мой голос и видя, что я приближаюсь, перепугались и сбились в кучу. Самец по кличке Кривой (в детстве он сломал ногу) перестал рубить дрова и испуганно уставился на меня.

    -На! - я взял со стола у забора буханку хлеба, отламал кусок и кинул ему.

    Он ловко поймал хлеб и мигом запихнул его в рот. Я отдал ему остальное. Кривой выполнял много физической работы и его надо было кормить.

    -Ну, Маша! - я показал ей трубки доильного аппарата. - Иди сюда!

    Маша подошла несмелым шагом, тряся полной грудью.

    -Пора доится, ну же.

    Я просунул через ограду руку с мокрой тряпкой и обмыл ей грудь. Потом просунул резиновые нагрудники и, прижав их к обоим молочным железам, включил аппарат. По стеклянной части шланга, прерывистыми порциями, потекло молоко. Мы пили его всей семьей, потому что оно было особенно богато витаминами и белками.

    Маша стояла, немного согнувшись, опираясь руками на ограду, и слушала, как аппарат выдаивает из нее жидкость. Её глаза смотрели куда-то в землю. Я не удержался и почесал её за ухом. Маша улыбнулась и посмотрела на меня. Мне даже показалось, что в её взгляде промелькнула какая-то мысль. Бред. Мышление сторов чуть выше обезьяньего. Они понимают только приказы, да и то не все. Дрессированные сторы могут понимать отдельные простые предложения, но не больше десятка.

    -Ну, иди! - я погладил её по голове, убрав с груди резиновые накладки. - На.

    Я вытащил из кармана небольшую шоколадку.

    Она закричала от радости, схватила шоколадку и побежала в угол, на бегу разрывая обертку. Она была бы красивая сзади, если бы не присохшие фекалии, которые прилипли к её ягодицам и спине. У сторов отсутствуют особые понятия о чистоте. Инстинктов чистоты они не имели, а культура им, животным, была не известна.

    Я открутил банку с молоком от аппарата. Оно была все еще теплое, почти горячее, только что из тела. Сверху собралась моя любимая пенка. Я тут же, закинув голову, выпил половину. Небольшая струйка побежала по моему подбородку на шею и грудь. Я от чего-то засмеялся.