Не от мира сего. Всегда и везде

Человек существует везде и всегда. Проверено. Порой он чувствует себя германцем. Вспышками высвечивается из темноты жаркий костёр в лесу, вокруг которого сидят воины, в накинутых на голые торсы шкурах. И среди них он. На этой опушке полыхает много таких костров и много воинов. Слышны речи, звон мечей. Почему это германцы? Нет ответа. Для него это германцы и германцы.

Ему трудно уяснить, что он живёт в своей среде, сегодня, в этот час и в эту минуту. Кажется, вот – степь, люди, дома, но он так далеко от них, что они об этом и представить никогда не смогут. Вероятно, он болен, как поэт Гумилев, если он и вправду болел. В отличии от него поэт был в дальних странах и, действительно, видел и озеро Чад, и жирафа, и ятаган, и, может быть, даже алмазы королей. Но был ли Гумилев косоглазым татарином, в чём он уверяет в своих видениях? Ахматова – возможно, но Гумилёв? Вот написал косоглазый и уже раскрылся: выдумал. Чисто из пальца высосал и за поэзию выдал.

Впрочем, так могут спорить писатели и прочая изострившая тупые мозги и ставшая гораздой на выдумки голь. А он знает, что каждый был и есть – всегда и везде. Гумилёв, конечно, не исключение. Мало ли что он придумывал в своём серебряном веке, ведь и серебряный век – плод здорового воображения. Настоящее – это то, что называется больным воображением. Как у поэта Николая Глазкова, который в июне 1941 года сказал, что Красная Армия победит в мае 1945 года. Это настоящее, остальное – выдумки.

Выдумки… Настоящее – вымысел… А сегодня, кажется, уже начали делать вымысел, собирая реальность в цифры, цифровые ячейки и звенья, узлы и блоки, подтверждая его правоту: человек всегда и везде. И не только человек. Но это надо видеть. Или даже быть там.

Иногда он оказывается в таких местах, которые почему-то не знает. Там какая-то неземная почва, и в нём появляется неизвестная ему доселе, нечеловеческая, сила, что он буквально взлетает и мягко опускается, не чувствуя расстояний. Но такие переходы случаются с ним редко.

Земля понятнее и роднее. Он видит, что по этой степи, где пасутся худые коровёнки его земляков, передвигаются огромные войска. На конях и пешим ходом. И он среди них. И ему всё время хочется пить, но никто даже не заикается о привале. Они догоняют племя, которое уходит вверх по реке, стекающей в это большое озеро.

В один момент его пронизывает страх, нижняя рубаха из продымленных овечьих шкур тяжелеет от пота, руки и ноги слабеют, Но тут зычно кричит начальник десятки, и страх улетучивается, уступая место дикому бесстрашию. Конь под ним нетерпеливо рвётся вперёд, но он сдерживает его. Он знает, что высоко-высоко в синем небе парящие орлы видят всю панораму степи, где к одной точке стекаются войска. Все воины знают об этом и видят одну и ту же картину, потому, охватывая противника полумесяцем, всё войско делает один жест, один вдох и выдох.

Его сотня мчится на правом фланге, и он, слившись с конем, уже не чувствует себя, только рука налитая страшной силой, готова разрубить любого, кто попадётся на пути. И ничто не может повернуть его назад…