Как я чуть не стал королем Грушевки?
В декабрьском Минске в декабре 1983 года за два часа до полуночи нас с Витей выгнал в незнакомый город наш однокурсник Андрюха. Разбуди меня сегодня среди ночи, и я не покажу дом, в котором он жил, помню что улица носила название пролетарского поэта Вэвэ Маяковского.
Причем, мы пришли к Андрюхе под вечер, наше знакомство с Минском к тому времени не превышало 8 часов, а около десяти вечера он попрощался с нами и сказал: «До завтра!» И добавил, квартира, сами понимаете, маленькая, ночевать негде, в одной комнате бабушка, в другой мама, в третьей мы с Саньком. Напрасно мы с Витей клялись ему в том, что готовы ночевать и на половичке в прихожей! Он был таким же неумолимым, как 75-летняя девственница перед напором молодого джигита.
Мы с Витей ринулись по гостиницам. Погодка удалась на славу. Где-то высоко-высоко над Минском, кто-то из небожителей задумал переносить в мешке снежную крупу и не заметил, что тара треснула по шву. Крупа щедро сыпала нам в лицо, за воротник, через полчаса мы почувствовали на спине отнюдь не приятную мокроту…
Но и Фортуна устроила пляску святого Витта – она бесилась и хохотала навзрыд, показывая то одно, то второе полу.опие. Это не мое слово – это однажды наш сокурсник так выразился на занятии по военно-медицинской подготовке, когда его спросили, как нужно накладывать шину при переломе бедра. «От щиколотки до правого полужопия! – лихо доложил будущий медбрат.
Но в тот поздний вечер нам было не до шуток. Где-то в 22.30 нам пришла в голову простая, похожая на дырку в бублике, мысль: мы чужие на этом празднике жизни. Но Витю, словно шилом, внезапно вдруг пронзило озарение: «Помнишь, на первом курсе у нас учился Андрюха Нордштейн! Я его минский адрес запомнил не хуже чем Валерка из «неуловимых мстителей» код сейфа полковника Кудасова! Поехали!»
Где этот район мы, естественно, не знали, а потому решили поймать тачку. Таксист оказался большой сволочью. Мы петляли по улочкам, как крольчиха от кроля, когда она не расположена к бурному ухаживанию. Проехали столько, что казалось – вот-вот вынырнем где-то в 5 километрах от Орши.
Нам казалось, что было уже недалеко от рассвета, но катал он нас академический час – 45 минут. На следующий день вся дорога заняла у меня не более 10 минут. Но тогда мы об этом не знали.
Я уже не помню, на какой этаж мы поднимались: восьмой или двенадцатый, с учетом того, что лифт не работал. Остановившись у заветной двери, мы явственно ощущали, что наши сердца бьются так, что вполне могут загнать дюбеля в железобетон.
На двери висела табличка: «Стук испорчен, просьба звонить!»
Мы звонили так, что напротив распахнулась дверь и в коридор выглянула соседка, размером с маленькую копёшку сена.
– Г'ебята, вы так звоните, что поднимете-таки дядю Мойшу, ког'орый умег' за пять лет до моего г'ождения! Если вы ищете тг'и копейки – я вам дам пять, только не тг'евожьте, стаг'ую больную женщину…
– Нам бы Андрюху Нордштейна, он здесь живет?
– Андг'ончик живет со всей улицей имени газеты «Пг'авда» и улицей газеты «Звязда», а также с улицами Дг'ужбы, Ог'ды, Наполеона и Куг'чатова. А еще со всей Малиновкой. Меньше всего он живет здесь!»
– А он будет сегодня здесь ночевать?
– Я вас умоляю! Откуда мне знать, на ком он будет сегодня ночевать?! Идите, идите, а то я милицию вызову!
Такой подставы от «Северного камня», как переводил свою фамилию Андрюха, мы с Витьком не ожидали. Даже, если бы наши языки пошли бы в отварном виде на весiлля в Казатине, и то не было бы так обидно!
Понурые и раздавленные, отфатумленные по самые брови, два побитых лузера выползли из подъезда. И тут же попали в компанию трех каких-то местных жиганов. Они были слегка подогреты какими-то «чернилами», а поэтому очень агрессивны.
– Опаньки, а вы, бакланы, откуда нарисовались?
Витя слегка поиграл бровями. На нашем языке это означало следующее: «Я беру вожака и того, что пониже! А ты, если что вырубай длинного!»
– Сами вы, пеликаны! Мы – однокурсники Андрюхи Нордштейна!
– Ну ни фига себе! А мы его одноклассники. Вы от него?
– От его двери. Она нас на порог не пустила!
– Чем докажете?
– Стук испорчен, просьба звонить!
– Свои! Думаю, это нужно отметить. Только быстро! Через десять минут дежурный гастроном закрывается!
Мы прибежали в царство продуктов уже тогда, когда продавщица нацелилась закрывать кассу.
– Быстро, что вам?
– Пять бутылок портвейна «777», – выпалил «звеньевой» местной братвы, который представился скромненько, но со вкусом: «Копченый».
– Осталось только три! Из-за вас я не собираюсь бежать в подсобку!
Три так три. Взяли, что было. Пойти бухать решили в Андрюхин подъезд, чтобы в случае его появления не пропустить нашего общего знакомого.
Устроились между вторым и третьим этажами.
– Ну-ка посмотрим, кто лучше пьет, жители Минска или приезжие? – предложил Копченый. – Добровольцы со мной потягаться есть?
Все получилось как в том анекдоте времен вьетнамско-американской войны, когда хошиминовца посадили в кабину боевого «МиГа». Он взлетел, и вскоре увидел 12 бомбардировщиков В-29 и 4 истребителя F-84. Все подумали: каюк, потому что вьетнамец начал уворачиваться от боя. Как вдруг развернулся на 180 градусов и вогнал в землю один за другим шесть бомбардировщиков и три истребителя.
На земле его тут же облепили репортеры.
– Как вам удалось совершить такой подвиг?
– Меня проинструктировали: в полете можно нажимать все кнопки, кроме красной. Красную можно нажимать только тогда, когда ситуация станет критической. Как только на меня янки навалились, я сразу хотел удрать от них, а потом вспомнил о красной кнопке. Нажал на нее, а за спиной раздался чей-то голос: «Подвинься, браток!»
Так и Витёк чуть-чуть выставил левую руку в сторону и сказал:
– Подвинься, браток!
Они взяли в десницы по «огнетушителю». Витёк приложился к горлышку, будто заправский сомелье-горнист. Секунда – и подъезд наполнился ядреным запахом и звуками «булек»! Наш соперник пил по-беличьи, мелкими глоточками. А в чрево Витька топливо заливалось чуть ли не стаканами. Неудивительно, что мой однокурсник уложился в норматив, отведенный для надевания противогаза.
– Бли-ин! – восхищенно воскликнул помощник «Копченого» и от неожиданности выронил на цементные ступеньки третий «огнетушитель». Раздался звон разбитого изумрудного стекла, и в воздух взвился такой аромат, что зажигать спичку на лестничной площадке стало небезопасно.
В ту же секунду с Андрюхиного этажа раздался знакомый скрипучий голос:
– Куг'вы общипанные! Пг'ав бы стаг'ый Ааг'он, когда плевался, выпив стакан уксуса вместо водки! Я так и знала – напакостят! Вам бы «Неженку» есть, яблочное пюг'е со сливками, а не пог'твейн. Быстг'о убег'ите за собой!
След за этим к нам на этаж полетела, шурша о перила, какая-то мешковина.
Мы убрались за собой, вышли из подъезда…
– Свой человек, – сказал «Копченый». – Будешь ночевать у меня, на Грушовке.
Да-да, именно ГрушОвка, а не ГрУшевка, как общепринято.
– Не боись, примем не хуже, чем цыганского барона!
– А я? – скромно обозначил я свое существование на земле.
– А ты поедешь с Андрюхой…
– Ко мне нельзя, ты же знаешь мою маму!
– Ша, медуза! «Копченый» сказал!
Мы успели с Андрюхой на последний автобус, ехали еще три или четыре остановки! По дороге я узнал, что мой «спаситель» неделю назад отслужил срочную, так что не хочет огорчать мамочку.
Дверь он открывал так осторожно, будто она была сделана из мыльного пузыря и могла лопнуть в любую секунду. Но как мы ни шифровались, из спальни раздался полусонный голос:
– Андг'ончик, кушать будешь?
– Мама, я не один. С товарищем!
– Надеюсь, товаг'ищ знает, что на ночь кушать вг'едно?
Товарищ даже если и не знал, то теперь об этом не забудет!
Ночь пролетела, как сосулька под ноги дворнику – не успел глаза сомкнуть, как из кухни раздался голос:
– Андг'ончик! Твой товаг'ищ знает, что утг'ом много кушать вг'едно? Мой г'уки и за стол! Твоя мама пошла в г'азнос, сваг'ила целых 15 пельмешек! Я уже г'азделила их по-бг'атски: тебе – девять, а товаг'ищу шесть.
Вот такая она, материнская арифметика!
Весь начавшийся день мы искали Витька. К месту сбора вовремя он не явился.
– Где он? Где? Ты хоть помнишь, какое-то название улицы звучало?
– Почем мне знать. Помню, что называли какую-то ГрушОвку…
– ГрушОвка, – стал серее туалетной бумаги Андрюха. – Думаю, ему кранты…
А к вечеру в редакцию газеты на улице Первомайской, ввалился очень веселый и слегка «утомленный» Витёк!
– Братцы, я такого гостеприимства никогда не видел. В ночь вернулся из Одесского кичмана старший брательник Копченого. Такой шалман развели, что только-только спать укладываются. А я дико извиняюсь, раньше смыться не было никакой возможности…
– В общем жив, пьян и нос в табаке, – подвел итог Витёк. – Ну, некогда мне тут с вами особо рассусоливать, увольнительную на два часа дали.
И обратился ко мне: «Брат, напиши какую-то песню на скорую руку, я хочу Копченому подарок преподнести».
Я сел за бумагу. Слова сыпались, как вчерашняя снежная крупа за шиворот.
Откинулся с одэсского кичмана –
Слегка пером подряпав вертухая…
Встречайте дядя Йося, тетя Хая
Кровинку – дорогого уркагана…
(Встречайте дядя Йося, тетя Хая
Кровинку – дорогого уркагана…)
В Грушовке отлежусь на всякий случай
В буру замесим с пэрсиком Марусей…
Запарит чифирёк она покруче –
Сушите вёсла – режиссер Зануссии…
(Запарит чифирёк она покруче –
Сушите вёсла – режиссер Занусси…)
Песня была размашистая, на 7 или 8 куплетов. В ней отдавали слегка горчинкой укусы клопов из Одэсского кичмана, ванилью – стойкость пэрсика, которая дождалась своего парня, мускусом – легкие волнения в 5-6 баллов дяди Йоси и тети Хаи. Словом – песня удалась.
А через три дня она гремела по всей ГрушОвке, как утверждал Витёк. И даже больше – братва из местных бараков через Копченого пригласила автора шлягера вкусить самого крутого чифирька.
Я вежливо очень в ответ отказался…
Был на Грушевке, как Д’артаньян – 30 лет спустя. Большинство бараков история до наших дней не сохранила, безжалостно стерев с лица земли. Мою «уркаганскую» песню, наверное, уже не поют.
Остается узнать, что стало с героями истории? Андрюху как-то встретил на минском вокзале, озираясь по сторонам, предлагал пассажирам книги. Витёк – известнейший в России журналист. О судьбе Копченого и Андрюхи Нордштейна мне доподлинно неизвестно…
Искренне ваш – Юрий Москаленко, в компьютерном Голосе – @biorad