Заметки недопреподавателя. Ненужные дети

— Ну откуда у тебя пресловутое выгорание? — пренебрежительно хмыкает подруга, работающая в частной школе. — Вот у меня...
И начинается долгий рассказ про то, что у нее несколько классов, в каждом по двадцать учеников, и работы много, а я тут сижу со своим десятком в разное время, и еще и жаловаться смею. И понимаю: без толку объяснять, что порог, за которым внутренний свет испускает тихое шипение и гаснет, у каждого свой, а я со своей склонностью к одиночеству вообще в преподавание попала случайно. Не случайно я ушла в свое время из педа, посмотрев, на что именно будет похожа моя работа, в первые же дни практики.
А "перегорала" я из-за ненужных детей. Их не много, нет. Но и небольшого количества хватало, чтобы у меня опускались руки — а что тут сделаешь? Поговорить с родителями? Пыталась, но умели бы они слушать, не было бы и проблемы, а потом, кто я им — так, наняли тут посуетиться.

Вот Алёна, до сих пор у меня перед глазами стоит сцена, как она, широко распахнув от удивления глаза, смотрит, как я встречаю с работы маму, пришедшую раньше, помогаю ей снять обувь, а она треплет меня за щеку. К Алёне не прикасаются лишний раз, даже косы она заплетает сама, идеальные, тугие косички — научилась же. И не то чтоб я против, но вспоминается ежеутренний ритуал: мама, тихонько ругаясь под нос, в уголке рта зажаты шпильки и заколка, собирает мне на голове какую-то бомбочку с перекосами, жутко модно было — опаздывает на работу, но все равно причесывает. Я до сих пор гуляю с ней, взявшись за руку, то есть, понимаете, этакий тактильный контакт, который показывает человеку "я рядом, ты мне нужна", и к которому дети, как правило, очень чувствительны. Алёна не понимает, почему мама ее не обнимает, не помогает нести тяжелый рюкзак и редко ночует дома, оставляя дочь с дедом, который, судя по рассказам девочки, уже начал плавно въезжать в маразм. Один раз мать Алёны забыла ее у меня забрать. Приехала за ней только утром, а до того сбрасывала звонки.
Я уже писала, что живу в маленьком городе. Все как на ладони, и даже если не захочешь, узнаешь подробности о жизни кого-то, кто находится рядом. Алёна — просто попытка привязать гуляющего мужа обратно к семье. Неудачная попытка, вся материнская любовь досталась старшему сыну, а к дочери мама относится в лучшем случае прохладно, и считает ее причиной, по которой гуляющий муж загулялся окончательно. Такой вот перекос логики. Алёна считала нормой, что дочери в семье — лишние. Алёне сейчас восемнадцать, она учится в Питере, оборвала контакты с семьей, и пишет изредка мне да репетитору по математике, благодаря которому пробилась на какую-то там редкую техническую специальность, она честно пыталась мне объяснить, да только я ничего не поняла своим гуманитарным разумом. Ходит к психотерапевту, переламывает в себе свою ненужность, медленно, по капельке.
И вроде так посмотреть — ну невелика трагедия, ведь заботились же, дали образование, кружки-секции-преподаватели, не в бедности жила, ни в чем не нуждалась. Но она выросла с осознание того, что ее не любит мама и с застывшим вопросом: "За что?!"

Коленька, мальчик с ДЦП — обратный пример. Только мама и была, крутилась-вертелась, чтобы поставить ребенка на ноги не только в переносном, но и в прямом смысле. Попытка пристроить в школу — провал, первые годы на домашнем обучении, а в средней школе директриса не постеснялась сказать перед ним, что ей в школе нужны нормальные дети. Он отчаянно искал себе друзей, какую-то свою ячейку в обществе, где бы его приняли, но нашел далеко не сразу. Неправильный, дурачок, почему его Женька в детдом не сдала, загубила жизнь себе, идиотка — вот к чему он привык. Чувство вины за то, что он не такой, как все, заставляло его только чувствовать себя хуже. Я была не первым преподавателем, к которому обратилась Женя, Колина мама, но, по ее словам, первым, кто относился к ее сыну без брезгливости, а я только смеялась, мол, посмотрите, сколько на моих костях железа висит, мы даже похожи, и заикаюсь я, бывает, когда нервничаю. Эта история закончилась хорошо — Коля нашел и призвание, и друзей, и у него всегда была мама, его живой щит, старающийся оградить его от довольно-таки жестокого мира. Но до сих пор не выходит из головы его плач: "Кому я вообще нужен?", не драматично-подростковый, после которого смеются и идут есть мороженое, а действительно горестный и непонимающий.

Лёша, которого родная мама спихнула на крестную, которая его ко мне и привела. Просто привезла в гости к ее четверым детям, выключила телефон и уехала со съемной квартиры.

Елисей, папа которого на тест-уроке еще сказал при нем же: "Он тупой как полено из-за того, что дура-бабка настояла на девчачьем имени".

Катя с желудочными расстройствами, которой авторитарная бабушка, настоящий матриарх семейства, определила карьеру балерины, а потому ребенок банально недоедал, чтобы не "разжиреть как коровища деревенская".

Сеня с папашей, который чуть что не по нем, устраивал демонстративные истерики с не менее демонстративными попытками выкинуться из окна или повеситься. Одевался в самую парадную одежду, обильно поливался одеколоном и вставал на табуретку на кухне под вой остальной половины семейства, и такой спектакль был раз в три-четыре дня. Чаще всего поводом попраздновать покойничка был Сеня, которому смели уделять внимание, когда папа приходил с работы.

И нет тут никакой морали. Нельзя дистанцировать себя от учеников, нельзя не слушать их, особенно когда нутром чуешь — тебе доверяют сокровенный кусочек своих переживаний, тебе доверяют, у тебя просят хоть какой-то помощи. Но и слушать без возможности помочь, не сиюминутно, а по-настоящему, выправить все как надо — пытка самая настоящая.
И объединяет одно все эти случаи, эти дети — не считают себя нужными. Кто-то преодолевает это, когда вырастает, а кто-то на всю жизнь остается инструментом — инструментом для привязывания другого человека, инструментом для усмирения свои несбывшихся амбиций. Или тем, кто должен в старости стакан воды подать на своем дипломе о высшем образовании. Или тот же Коля мог остаться несчастным, озлобленным на окружающий мир, не принявший его, человеком, который бы не жил, а существовал.

Не знаю, зачем я тут это пишу. Своеобразный способ выговориться. Потому что по сей день, когда новые ученики записываются, а завтра у меня как раз тест-урок с незнакомой девочкой, внутри что-то судорожно сжимается — только бы здесь все было хорошо. И из мимолетной трусости, нежелания ощущать свое бессилие, и из желания, чтобы у каждого ребенка было ощущение того, что он нужен и своим близким, и окружающем миру, и себе.

Картинка с pixabay.com