[Проза] Искажение

Редактор: @mirta

Искажение

Вы никогда не пробовали смотреть на окружающие предметы, стоя на голове? А ещё можно смотреть в отражения на глянцевом потолке. Всё кажется не таким, как на самом деле. Что-то вытягивается, приобретает фантастические формы, что-то отражается не полностью, искажается до неузнаваемости. Автор рассказа описала, как мне кажется, свои ощущения перевёрнутого мира, мира, на которой она смотрит пристально, замечает то, что простым взглядом увидеть невозможно. Получилось местами забавно, местами грустно и тревожно, местами волшебно и выразительно.

В развороченных, спутанных по наитию улицах соединился в один визг тысяч клаксонов чрезмерный человеческий поток. По горло в мутном иле города станет искать иноземец твой дом, но передо мной он появляется легко. Сломанные стрелы вечернего солнца приняли его стены и лица женщин на невесомых балконах. По ним сползает в мягкую пыль желтый азиатский вечер. Тельца насекомых безысходно бьются в лампу над дверью, за изгибами ее витража – жалкий алтарь с высохшими цветами, полчища дымных демонов снуют, словно на переполненных дорогах.

Где ты? Здесь не видно твоего лица. Войди под свет любой из комнат, выдолбленных во внутренних скалах дома. Стеклами калейдоскопа закружатся в них занавески в сине-желтые полосы, позолоченный диван, гробы шкафов, старозаветный, обшитый деревом телевизор, дорогой ноутбук известной марки. Через решетки люков в потолках пойдут соседские коридоры, умывальники, растения. Мальчик с влажными глазами выглянет с потолка, онемев от любопытства.

Ящерицей мелькает этот ребенок в утробе дома, не деля этажи на чужие и свои. Ты поймал его и заставляешь говорить для меня про любовь. Крошечные звуки путаются между собой, он вырывается, пролезает к взрослым на диван, оставив в твоих руках невидимый хвост. Рычат новости, разбивают о стены булыжники слов, пульсирует свет, но глаза мальчика пьянеют, и его несут в верхние этажи.

А комнаты, словно путаные переулки Кэрол баха с подозрительными гостинчиками, нечистыми закусочными на крышах, сливаются, отгораживаются. И вот за дверью, где вчера пестрели лоскутки спальни, остывает сургуч ночи.

Такая ночь смела меня с лица земли. Я не верила раньше, что даже так может ныть и метаться в груди неизвестный сгусток. Огромными каплями пота падает и высыхает темнота. Я веду этим сменам счет, страшась, что они будут перерезаны как провод, полный электрического тока.

Город затравленных желаний, сутками терзающих его жителей, встречает густой туман. Чужой здесь, как бледный колонизатор, он ползет за кирпичным забором, что осыпал дорогу своими осколками. Мы забываем, где находимся, ядовитый сок грустного, звериного чувства клокочет внутри. Ты говоришь: «мое невинное дитя», говоришь: «ты все для меня», но туман ложится там, где могла быть я.

Днем ты ведешь уроки в государственной школе, похожей на свод катакомб. В здании, построенном еще при англичанах, деревянные ставни останавливают тяжелое солнце. В сумраке ежесекундно умирают и рождаются новые надежды. С галереи ученики в бордовых джемперах кажутся кровавыми каплями на песке двора.

Между стен с осыпавшейся штукатуркой тесно друг к другу пишут некрасивые подростки. Жульничают все до одного, горбят плечи, выискивают ответ вокруг себя и под собой, шепчутся крупными вывернутыми губами. Ты никогда не ругаешь их, ты и сам мальчишка, который часто не знает накануне, о чем будет рассказывать в классе. Здесь не бывает женщин, ни одна девочка ни за что не войдет в эту школу, но синее пламя ревности монотонно горит у меня внутри. Я сверяю время, ошибаюсь, загибаю пальцы, вычитая два с половиной часа.

На дне нового вечера мутными подводными течениями движутся диваны, заброшенные синтетической тканью, темные выходы в железных решетках, предсмертные крики красивых артистов. Жена твоего брата безотрывно смотрит в экран, глаза блестят, полные губы сомкнуты. Спелая жимолость, сыта, равнодушна, непорочна. Найденная родителями по объявлению в газете, со вкусом отданная своей семьей, она принята здесь как дочь. С прохладой, что лежит между всеми в доме. Твой серьезный брат никогда не обнимет ее, разве только это потребуется для совместного фото, и не заговорит с ней больше, чем необходимо для жизни под одной крышей.

Целый день она смотрит телевизор, изредка обходя дом по ничтожным делам. По ее круглому, растекшемуся вокруг талии животу, что вырос из тьмы, зажатой ужасом приличий, видно - здесь родится девочка. Выплеснется и поплывет маленькой рыбкой в хаосе предметов. А ты говоришь: «Мы все хотим мальчика, брат хочет только мальчика», это смешно, потому, что невозможно.

Я прячу в улыбке печаль и спрашиваю:

- Кому же достанешься ты?

- Не знаю еще.

- А если ты не полюбишь ее?

- Я должен ее полюбить. Свадьба – дорогое мероприятие, - подмигиваешь ты.

Мы знаем, что бы ни говорили толпы дядюшек о свадьбе, пока не сдан экзамен на лучшую работу, никто, никто не согласится на тебя. Оттого ты говоришь, что убил бы себя. Я отвечаю, что, разумеется, все будет хорошо. Но только одна я хочу, чтоб ты никогда не сдал экзамена.

Дымные демоны обтирают стены, пораженные глубокими трещинами. Разломы не вызывают ни у кого беспокойства и не будут заделаны тысячелетиями. Лабиринт внутренностей оканчивается аркой в форме купола храма, за ней шкафчики цвета гранатовой кожуры. Крупицы специй повисли в потоках пара. Твоя мама на низенькой табуретке режет зелень в медный таз для стирки, не отрывается от монотонной работы и не поднимает головы.

Широкая спина обтянута зеленым бархатом традиционного платья, каждый волос густой косы весом с медную проволоку, лицо и живот рухнули вниз как у старухи. Время ее выкипело на забытой плите. Боже, ей на двадцать лет меньше, чем видят любые глаза! Знала ли она счастье? «Знала ли она счастье?» - все думаю я про себя. Перепуганная на фотографиях в молодости, безразличная ко всему теперь. Может, только ты и был ее отрадой, теплым бликом, коснувшемся сердца. Сейчас она не смотрит даже на тебя, своего младшего, избалованного сыночка, отступающего в глубину вдоль качающихся стен.

За окнами лают дикие псы, остервенело рычит телевизор, мы легли и смотрим друг на друга. Вокруг твоих глаз темно, их почти не видно. Не знаешь ты, как сделать их светлей. Доктор выписал капли, но толку от них нет, и скоро-скоро глаза совсем исчезнут в черноте. Мы смеемся над этим, потому что хочется смеяться, и замолкаем от маленькой молнии, ударившей слишком низко. Ничего не выдаст гонка крови, только дрогнет верхняя губа, никому и не заметить слабого полудвижения. Только я вижу это, и горько-соленый вкус плоти появляется откуда-то во рту.

Ночь глубока, но в белой майке и трусах заходит брат с ноутбуком. Странно видеть его голые ноги, как у всех мужчин земли, что бродят по своим домам после работы. Вваливается мама с пластмассовым стулом, ее широкая спина загораживает от тебя весь экран. Затекает жимолость и роется в шкафу, настолько спелая, что вот-вот разольется сочной мякотью. Не спят они, не спят тысячи соучастников, и гирлянды окон опоясывают мир. Ты смотришь на меня с нежностью, как на ребенка, тихо поешь, обводя глазами родню, и сердце бежит, стучит как поезд. Летний поезд без окон несется по диким лесам и древним виадукам.

Но вот уже входит отец, старичок с большим опавшим животом худыми острыми плечами. Печать власти на его лице. Только он один противостоит хаосу города, он один не утратил здесь разум от жары и звуков, от бардака под его маленькими ногами. Взгляда достаточно, что б ты встал, оделся и пошел в аптеку за его повседневным лекарством. Мне остается заснуть с улыбкой девочки накануне праздника.

Клок человека, над которым надругались в мусоре за вечерним киоском, коричневая земля закоулка, где в выбитых окнах прорастают сорные травы в человеческий рост, где скулят о подаянии немыслимые калеки - тоже я. Ты монотонно листаешь чужие страницы, несущие круглосуточную вахту соблазнения, пока их хозяйки спят или ходят в чем попало. Ты говоришь: «Думаю, я не способен никого любить», и после каждого слова в пространстве растет черная, как от мертвых звезд, дыра.

Умирая от скуки, я рассматриваю дом в пригороде на побережье. Стены окрашены розовым, в маленьком дворе стучит листьями пальма. Али, который снимает этот дом, пьет, в кругу режиссеров, операторов света, других артистов его театра. Он поет длинные, будто сериал песни, и голос ложится в зной вечера прибоем. Когда все расходятся, пьет порции неразбавленного виски, смакуя свою тоску, скользит по прошлому. В нем умная девушка с распахнутыми глазами в желтых одеждах, с огромным цветком в гладких волосах. Восемь лет назад она облила себя керосином и зажгла спичку, не выдержав издевательств свекрови. Они были вместе совсем не долго, в колледже, может быть, она не очень-то и любила Али. Но эти воспоминания стали его религией.

Во мраке Админт обнимает свою жену. Она смущается из-за меня, прячась за его плечо. Дитя замусоренных дорог вокруг великого храма, стены которого безжалостно желтеют от дыхания туристов. Родители поженили их поздно, накануне тридцатилетия, но они сидят в облаке восторженных, детских чувств, похожие на подростков, которые близки и уже не стесняются друг друга. Она ревнует мужа ко мне. Непостижимо, за что можно так любить другого, не нужного человека.

Химансу живет в узком переулке, где двери, открываясь, задевают соседские дома. Там бегают кудрявые дети и пепельные щенки, соседи осыпают друг друга разноцветной краской в Холи. Чанами с цветами заставлено крыльцо в его квартирку. Внутри едва помещаются обычные человеческие вещи, но ребятишки с улицы рассаживаются на пол, раскрывая на своих разбитых коленках книги. «Занимайтесь хорошо, а то получите низкие оценки», - говорит его похожая на актрису мама, слишком красивая для этой квартирки, переулка, для этого города.

Он показывает мне город с крыши: серо-желтый вулкан, кипящий в своих недрах, как хаос перворождения, из которого в самых безобразных формах возникнет жизнь. За миллиардами крыш, рекой балконов с качающимися тряпками, картонными трущобами, твой дом, полный обломков солнца. Никакого удовольствия нет от навязчивых, однообразных слов. От скуки я падаю в пепельно-желтую дымку.

Когда я уже ничего не жду, а просто еду куда-то, покачиваясь, ты появляешься в праздничном костюме, без ботинок. Куда ты собрался к чертовой матери? Осколки, на которые раскололаоь все во мне от радости, летят, летят неистовыми птицами. Тонкая жалость пробегает в трещинках раскола. Мы опять не спим и, прощаясь, продолжаем разговор снова и снова. Словно мы не знаем, что каждую минуту в мире умирает прекрасная любовь, сжигая километры слов в коротком уничтожающем пожаре.

Я слышу, как мама зовет на ужин, несколько раз уже твое имя хрипло промчалось в коридоре, вы все выдвигаетесь из комнат, похожих на меловые пещеры. Я никогда не вижу вас там, собравшихся вместе. Ты торопишься, возвращаешься быстро, проводя языком по зубам. Самое лучшее сейчас просто смеяться. Мама ходит по комнате, раскрывая двери в ночную улицу. Уже открыты шлюзы, и хлынувшая по неровным дорогам темнота затопила все подступы к твоему дому. Мое небо за многоэтажками зелено от долгого напряжения глаз, а ночь только крадется по сухим листьям лесов на окраине. Я вижу, снова заходит брат, слышу, но не понимаю вашего разговора. Выключаю экран, и все это становится всего лишь черным прямоугольником. Все испаряется как запах духов, аромат которых так любил когда-то, а теперь забыл.

дизайнер @konti

Воспользуйтесь платформой Pokupo.ru для монетизации творчества. Без абонентской платы и скрытых платежей, взимается только комиссия с оборота. При обороте до 30 тысяч рублей можете работать вообще без комиссии.
С Pokupo начинать бизнес легко!
По всем вопросам - к @ivelon. Или в телеграм-чат сообщества Pokupo.