[Проза] Моя горько-сладкая любовь
Автор:@mirta
Это рассказ о первой любви,о трагической любви, о той любви, след от которой остаётся в душе на всю жизнь.
Так вы тоже учились в Н…? Тогда должны обязательно знать старинное здание на улице Ленина, там сейчас, кажется, находится суд, а в наше время это было общежитие педагогического института и жили в нём филологи и историки. А ещё подселили к ним нас, так называемых рабфаковцев. На рабфак в основном поступали сельские ребята и девчата, но были среди нас и городские, те, кто после школы не смог одолеть бешеный конкурс в пед (были и такие времена!) и шёл зарабатывать трудовой стаж. А потом с этим стажем поступал на подкурсы, а там уже считай, что одна нога в институте. Руководство нашего достопочтенного института выделило нам, рабфаковцам, второй этаж, комнаты были рассчитаны на четверых, жили вперемежку девчонки с мальчишками. Мы все ещё были совсем юными, некоторым и восемнадцати не исполнилось. Общежитие это славилось тем, что было в нём тепло и уютно в отличие от современных построек. Комнаты просторные и светлые, потолки высокие, правда на вахте сидели злющие-презлющие вахтёрши, но это, может быть, и к лучшему: зная, что провести незнакомого человека в общагу практически невозможно, мы стали завязывать отношения внутри нашего, ставшего на четыре года родным дома. С парнями, с которыми меня поселили, я сдружился довольно быстро, и мы, как это принято в молодёжной среде, в этот же вечер постучались к девчонкам, налаживающим быт от нас справа. Так как слева и напротив нашей комнаты расположились парни, то надо было успеть первыми, что мы незамедлительно и сделали. Я привёз из дому бобинный магнитофон «Маяк», у меня были безумно популярные в нашем городе записи битлов, роллингов и лед зеппелинов, и мы, не найдя другого повода, предложили девчонкам послушать музыку вместе.
-Тащите к нам,- сказала одна из них, когда мы сунулись к ним с предложением
Мы тотчас с парнями притащили магнитофон, включили, кажется, «Лестницу в небеса» и принялись с умным видом слушать. Девочки – их было четверо – тоже сидели на своих кроватях с прогнувшимися сетками и делали вид, что им очень нравится музыка. Но продолжалось это недолго. Одна из них, та, что распорядилась продолжить знакомство на их территории, через минуту сказала:
-Ну и что, так и будем, как дураки, сидеть весь вечер? Пусть магнитофон играет, а мы давайте в карты играть. Только дверь надо закрыть, а то вдруг кто-нибудь с проверкой явится.
Нина, одна из девушек, отказалась играть, так как не умела, к ней присоединился Серёга, тощий, длинный, как доска-пятидесятка, новоиспечённый мой друг, с неправдоподобно худыми ногами, которые вечно всем мешали. Он пересел к Нине, и они стали о чём-то полушёпотом беседовать. А мы, разбившись на пары, расселись за квадратным обшарпанным столом, на котором даже клеёнки не было (девчонки ещё не успели создать уют). В пару мне досталась Марина, очень красивая девушка, поразившая меня своей какой-то благородной красотой. Такая красота очень редко встречается, не кричащая, не выставочная, а тихая, берущая за душу, заставляющая преклоняться и благоговеть. Это я понял сразу, как только первый раз заглянул в её огромные, , голубовато-серые глаза, Я утонул в них, я понял, что пропал, карты перестали для меня существовать, я пытался как-то ходить, отбиваться, но мы с Мариной всё время оставались в дураках, хотя я играл неплохо, и вскоре я заявил, что играть не хочу и пересел на кровать. Через минуту ко мне села Марина, а четверо продолжили игру.
Мы стали слушать музыку. Это была музыкальная композиция битлов.
-Ты знаешь, о чём они поют?- спросил я, совершенно уверенный, что девчонка из села не должна понимать английского языка.- Я вчера огорчений и тревог ещё не знал,- начал я, глядя в её бездонные глаза.- Без тебя моя жизнь немыслима,- переводил я знаменитую песню битлов и пристально посмотрел на неё. Она смутилась и немного отодвинулась от меня.
-Это случилось вчера,- вольно перевёл я ещё одну строку.- Без тебя я не буду счастлив никогда,- завершил я свой перевод и взял её горячую руку. Она осторожно освободила её и, плотно скрестив обе руки, словно боясь, что я снова повторю свой подвиг, продолжала внимательно слушать.
-Эта мелодия мне очень нравится, хотя я раньше её и не слышала,- сказала она взволнованно и, тихо, под музыку, стала читать наизусть «Письмо Татьяны к Онегину». Она читала так чувственно, так естественно, будто это она страдает от неразделённой любви, а не пушкинская героиня.. Глаза её постепенно темнели, наполняясь слезами, голос становился то мечтательным, то тревожным, то уверенным, то угрожающим, то умоляющим, в конце – трепетно-твёрдым, побелевшие руки, плотно сжатые в перекрестии, она подняла к подбородку. Она будто не замечала меня. Я же чувствовал, как она захватывает меня в плен своим обаянием, своей красотой, своей неповторимостью. В комнате ярко светила электрическая лампочка, и в этом ярком свете очень хорошо можно было разглядеть её всю. В ней было всего в меру: она не была худой, но даже полноватой её назвать было нельзя, густые русые волосы вольно раскинулись по девичьим плечам, на её лице не было и следов макияжа, щёчки горели здоровым румянцем, а губки были от природы розовые. Тонкие брови девушки были будто вычерченные. Кожа чистая и бархатистая, вся она была какая-то солнечная и милая. Надо ли говорить, что я влюбился в неё в этот же вечер.
Всю ночь я не спал, мечтал о ней, представлял её даже своей женой, хотя ещё сутки назад у меня и мысли не было о женитьбе. Я еле дождался утра. Как только дверь соседней комнаты открылась первый раз, я тотчас поспешил, якобы, за магнитофоном. Девчонки обрадовались, попросили включить музыку, и я тут же забыл о своём намерении. Кстати сказать, магнитофон оставался у девчонок очень долго, да и не нужен теперь был мне этот аппарат. Я не сводил глаз с Марины. Она была в брючках-клешах, по тогдашней моде, и в кофте-лапше, которая плотно облегала её ладную фигурку. Сияющая молодой свежестью, она просто сводила меня с ума. Я предложил ей вечером сходить в кино. Она согласилась. Время тянулось для меня как для больного мучительно долго. Я слушал музыку, читал и мечтал. Наконец наступил вечер.
На улице стоял декабрь, было довольно холодно. Марина вышла из комнаты в голубой вязаной шапочке и такого же цвета вязаном шарфике, которые изменили цвет её глаз – теперь они казались мне голубыми, чёрное длинное пальто с накладными карманами сидело на ней идеально, чёрные кожаные перчатки плотно облегали её маленькие ручки. Это был уже совсем другой образ, но такой же притягательный и милый.
На улице Марина взяла меня под руку, и мы через десять минут были в популярном на весь город кинотеатре с символическим названием «Экран». Впрочем, кинотеатры с таким названием и похожие как братья-близнецы были не только в нашем городе. В фойе продавали соки и мороженое. От мороженого она отказалась, и тогда я взял по стакану сливового сока. Она пила сок крохотными глотками, не отрываясь от стакана ни на секунду.
-Как странно ты пьёшь сок,- не удержался я.
-Правда? Не замечала,- мило улыбнувшись, сказала девушка.
Прозвенел звонок, и мы поспешили в зал. Я не помню названия фильма, не помню, о чём был фильм, помню только, что на весь широкий экран плавали дельфины. Я сидел рядом с ней, как парализованный, боясь пошевелиться, она магнитом притягивала к себе, но я не решался взять даже её руку, которая лежала почти рядом с моей. Наконец я притронулся к руке, она отозвалась на моё прикосновение лёгким движением пальцев, я понял этот знак, взял горячую её ручку в свою, пылающую страстью и желанием и все полтора часа гладил и сжимал её тонкие пальчики, даже однажды осмелился поцеловать. Закончился фильм, мы молча вышли из кинотеатра и также молча дошли до общежития. Внутри меня пылал пожар. Я проводил Марину до дверей её комнаты, она долгим и пристальным взглядом посмотрела на меня и скрылась за дверью.
Я опять не спал всю ночь. Друзья мои с сожалением смотрели на меня. Мы ещё несколько вечеров с ней гуляли по городу, заходили в кафе, она опять пила сок, не отрываясь от стакана, веселя и удивляя меня милой особенностью, целовались в подъездах старых домов, которыми был застроен центр города N… , а потом она уехала домой на каникулы. Я пошёл провожать её на вокзал. Когда мы стояли на перроне, у меня почему-то было ощущение, что мы расстаёмся навсегда. Я как-то неумело поцеловал её на прощание и долго не мог сойти с места. Уже и автобус скрылся из виду, а я всё ещё стоял на перроне.
Марины не было десять дней, а когда она приехала, то ничего не объясняя, дала понять, что ей со мной неинтересно. Как я только не пытался объясниться с ней, она была неприступна. Вскоре к ней стал ходить курсант из военного училища, они встречались до самого его выпуска, а потом вместе уехали служить. Я наблюдал за ней всё это время: она стала ещё краше, выглядела очень счастливой. Я же грустил и потихоньку сходил с ума. Когда же она уехала, моя боль постепенно стала отходить, но окончательно я от неё вылечился, когда женился и родились дети. Вот такая была у меня горько-сладкая любовь.
Года два назад я получаю по электронке от неё письмо с обычными вопросами: помню ли я её, как дела, как жизнь? Я до сих пор не ответил.
