"Ммм... Волосики!" - для конкурса рассказов Short And Sweet

Описанные в рассказе культурные реалии не выдуманы, а существуют на самом деле! После прочтения рассказа посмотрите вот это видео, чтоб удостовериться.

Бродя по магазину, я вдруг увидел своё отражение в зеркале. Улыбнулся себе. Отлично выглядишь, парень! Длинное чёрное пальто, ухоженная светлая борода (спасибо барбершопу), голубые глаза за стёклами очков в дорогой оправе. Линзы-нулёвки, у меня хорошее зрение, но в этих очках я выгляжу серьёзным и ответственным менеджером.

Сейчас на улице мерзкая мартовская метель, и я просто греюсь в этом магазинчике, ожидая такси. Здесь чисто, уютно и едва уловимый аромат… умеют торгаши создать атмосферу!

Из динамиков под потолком заиграла знакомая песня – она внезапно перенесла меня в воспоминания о жарком лете семь лет назад, когда мы ещё были студентами… в той кафешке на Соколе тоже играла “Being Boring” дуэта “Pet Shop Boys”. И нам, действительно, никогда не было скучно! Помню, как мы всей компанией громко смеялись, распивали коктейли, выбегали покурить на задний двор – официанты уже знали нас и не обращали внимания. В том кафе, когда все убежали курить, я впервые поцеловал Алию…

Интересно, где она сейчас? Так давно не видел её, а ведь влюбился без памяти в эту жгучую брюнетку, когда был первокурсником. Всё, что осталось от тех чувств – мы “в друзьях” на фейсбуке. Впрочем, у Алии всё хорошо – она где-то в Москве, может быть, её место в офисных джунглях совсем рядом с моим, но теперь нас разделяет стена дедлайнов, скрепленная щелчками степлеров и узами печатей…

И вдруг меня передёрнуло – вспомнилось, что рассказал Герман на кофе-брэйке. Моё сознание утром загнало поглубже важный факт, а сейчас уют магазинчика и музыка усыпили бдительность рационального. Я вдруг осознал, что раньше не задумывался о важной мелочи – моя первая сильная любовь, моя первая женщина была… уйгуркой.

Я обожал ее умом - за ее интеллект, сарказм и кругозор. Обожал сердцем - за характер “с перчинкой” и за неотразимое, не передаваемое словами обаяние. И телом тоже обожал - за ее… я только сейчас впервые сформулировал это для себя вслух, поэтому по позвоночнику моему пробежал трепет от дерзкой вербализаци сокровенной тайны… обожал за ее волосатость.

Шикарные волосы Алии вызывали у других девушек предсказуемую зависть. Ее густейшие брови, выщипанные по аккуратному трафарету, никогда не нуждались в подкрашивании. Ее стройные ноги сводили меня с ума, когда она их не брила всего лишь три дня - для сравнения, у славянок даже после недели без эпиляции настолько восхитительная чаща и вполовину не отрастала. А черная пушистая линеечка, вертикально проходившая по пупку! А подмышки, источавшие нежный миазм дезодоранта “Dove”! Ммм… Я мечтал, что когда-нибудь, когда мы уже будем неразделимо вместе, я попрошу Алию не брить подмышки. Сидя перед сном на розовом шелке простыней, я бы заплетал ей подмышечные косички и украшал бы крошечными алыми бантиками…

Такси подъехало. Нахохлившись по-куриному на заднем сиденье, я раскрыл полученную от Германа папку. На следующей неделе мне предстояло дебютировать в новой роли: официально представлять компанию на торжественном мероприятии, организуемом нашим основным зарубежным партнером. Повод, увы, выдался не самый благоприятный: отход в мир иной основателя и гендиректора “Джу-джу-мании”. В честь покойника такого уровня пьянка предстояла убойная: в Гане, как сообщал мне со страниц инструкции Герман, на похоронах принято по три дня плясать, петь и… эээ… делать все возможное для того, чтобы численность населения планеты после утраты опочившего восстановилась как можно скорее. До отлета в необычную командировку оставалось всего ничего...

• Привет-привет! Что ты мне привез в подарок? - зачирикала встречавшая меня кауауо. Типичная уроженка мусульманского севера, прибывшая в Аккру ради абы какой работы. Я сразу почувствовал к ней отвращение.

Ее голова, по цвету идентичная горячему шоколаду, а по форме - только что ринувшемуся с пальмы в песок кокосу, была обрита налысо. От бритых затылков, тем паче женских, веет похабщиной и едва завуалированной ягодичностью. Мне вновь со сладкой горечью вспомнилась Алия и ее угольный сноп на макушке.

• Жалко, что ваш рейс задержали! - тараторила кауауо. - Там в банкетном зале народ уже вовсю… - и она задергалась в судорожной пляске, закатывая глаза и поразительно точно имитируя продукцию нашей компании. Мы продавали суеверия. “Джу-джу-мания” поставляли нам резные шаманские маски, веера из заговоренных перьев, намоленные четки и флешки с видеозаписями древних обрядов. Придумывались эти обряды во время брейн-сторминга в офисе покойного героя сегодняшнего торжества, за чашечкой Bacardi и под песни Бейонси. Подлинную африканскую культуру экспортировать в Москву было нельзя - не прижилась бы, да никто и не поверил бы, что это не стебный сюр.

Например, гробы. Похоронная индустрия Ганы представляет собой некий ритуальный Диснейленд. Мертвецов укладывают не в помпезные темные сейфы, а в огромные сигаретные пачки, косметички или футляры из-под видеокассет с любимыми фильмами усопшего. Кастомизированные гробы в стиле поп-арт для этой тропической страны так же нормальны, как ненормальны деревянные морды шаманов, которые штампуют исключительно в расчете на туристов и экспорт.

• Смотри! - выдохнула мне на ухо кауауо, тыча с порога пальцем в центр зала. - Я б сама не отказалась, чтоб меня в таком закопали!

Гроб мистера Нгонго был сооружен в виде плитки шоколада “Ritter’s Sport”. Традиционную квадратную форму плитки пришлось слегка изменить в сторону прямоугольной - но этот изъян компенсировали роскошной отделкой гроба. Крышка была обшита глянцевой искусственной кожей, ровно и тщательно простеганной квадратиками. Под квадратиками скрывалась мягкая набивка - то есть на гроб, по сути, можно было садиться, как на диван. Что и собиралась, видимо, сделать упитаннейшая дама с бокалом таких масштабов в руке, что он больше походил на насаженный на швабру таз.

• Не пялься на нее так, - с отвращением зашипела мне на ухо кауауо, подталкивая к столу с напитками. - Она из Конго. Они там в прямую кишку клизмы из бульонных кубиков делают, чтоб зад разнесло.

• Ы…, - икнул я, пытаясь глазами отыскать в толпе кого-нибудь, к кому можно было бы подойти с соболезнованиями. В этом бурлящем шабаше все давно миновали точку алкогольного невозврата, и сообразить, кто тут старший по чину, а кто приполз нажраться на халявку, не было решительно никакой возможности.

• И ладно бы еще нормальный натуральный бульон! - продолжала возмущаться кауауо, отхлебывая мартини из литровой чайной чашки, - они ведь Магги себе запрыскивают! Представляешь? С курицей, с грибами, с прочей ересью!

• Господи боже, - в покорном ужасе пробормотал я, пригубливая местный самогон цвета слизи. - Господи!

• Коз ви вёр невер биинг боринг! Ви хэд ту мач тайм ту файнд фор аурселвз! - заорала конголезка, вскакивая на крышку гроба, и я только сейчас обратил внимание на то, какая песня ревела из колонок. В ремиксе, правда, в корявом и распиливавшим барабанную перепонку надвое.

Ммм… Если бы кокосоголовая не ляпнула про бульонные кубики, конголезка была бы очень даже ничего. Ее рельефное тело хотелось заматывать в полосатую ткань, наворачивая на этот коричневый торс, как на бобину, десятки метров черно-розовых полосок и бахромы, и чтоб крутилась она обязательно против часовой стрелки, и чтоб притоптывала кроксами по садовой плитке, и чтоб закат на горизонте горел…

• Крепкий сэм, да? - участливо заглянула мне в глаза кауауо всеми своими шестью зрачками. - Ты аж покачиваешься.

Пол под ногами, и впрямь, ходил волнами. И свивался в спирали. И хамелеонил из коричневого в мармеладный.

Конголезка с уханьем и свистом отплясывала на крышке “Ritter’s Sport”, пока не случилось закономерное: она поскользнулась на скользкой обивке. И грянулась. Затылком прям об гроб.

По простеганным квадратикам потекла кровь.

Я ахнул и позеленел. Все вокруг тоже.

• We dressed up and fought, then thought “Make amends”, - допела колонка и тоже замолкла из солидарности.

• Уместится? - зарокотал чей-то бас.

• Подвинем, - подтвердил чей-то фальцет.

Два иссиня-черных мужика бросились к гробу и так натренированно, словно не раз репетировали, стащили с него крышку вместе с конголезкой. Лежавший внутри мистер Нгонго был все так же пафосен и сух, как во время визитов в Москву. 

Иссиня-черные перевернули его на бок и уткнули носом в стенку - а конголезку, у которой из затылка не переставало капать бордовым, уложили рядом и слегка утрамбовали. 

• Вошла? - фальцетом.

• А то ж! Закрывай! - басом. Крышку гроба водрузили обратно на место.

• And we were never being boring! - заново врубила ритм колонка, а я махнул еще сэмчику.

Минут через двадцать мы уже отплясывали наравне со всеми, и я очень бодро пел песни на незнакомых африканских языках. Потом что-то влетело в окно совсем рядом со мной, выбило его и плюхнулось во двор.

Это была крышка “Ritter’s Sport”. 

И выбросил ее не кто иной, как мистер Нгонго.

Стоя во весь рост в гробу, он пытался натянуть хотя бы до колен парадные покойницкие штаны - а конголезка с рычанием тянула ему их вниз, до щиколоток.

• Надо восполнять численность населения! - орала она. Космы на затылке слиплись в пропитанный кровью колтун толщиной с упитанного хряка.

• Я мертв! - отбивался мистер Нгонго. - Отстань от меня!

• Повезло дурехе, - прошипела кауауо, чьи фасеточные глаза состояли уже как минимум из дюжины мониторов каждый. - На мягкое башкой попала. Череп не раскроила, только шкурку содрала.

• Но почему Нгонго-то жив? - прохрипел я, хватаясь за кокосоголовую, чтоб не упасть.

Покойник тем временем решился на хитрый финт: выпрыгнул из брюк и помчался в одних носках и фраке куда-то в глубь коридора. 

• Обмануть он вас хотел, - обезоруживающе улыбнулась кауауо, и руки мои как-то сами собой оплели ее, как обезьяньи лапы пальму. - Чтоб долг вам не платить. Чтоб вы думали, что он мертв, и банкрот, и забыл, и разорился, и…

“Джу-джу-мания” были должны нам пол-ляма грина. Не так уж и много, на самом деле. Я бы не стал из-за такого мелкого чиха похороны инициировать - вдруг сглазю и вскоре на самом деле помру? Я суеверный.

• На эмблеме шоколадки ему мелкую сеточку сделали, чтоб дышал, - продолжала ворковать кауауо. - Бульонщица об нее как раз и поцарапалась. Упасть даже толком не умеет, во раззява!

Я не помню, на каком языке она произнесла слово “раззява”. Я не знаю, как это слово будет ни на каком другом языке, кроме русского. Но кауауо сказала “раззява”, и это точно.

Улыбаясь клыками цвета слоновой кости, идеально совпадавшими по оттенку с белками ее глаз, она плавно отклонялась назад. Мои руки рефлексивно скользили с ее спины на фасадную часть - туда, где начиналось самое интересное и влекущее…

...в подмышки. 

• Ты туда с головы, что ль, все пересадила? - ахнул я, чуть не задохнувшись от счастья. У ганки с каждой стороны как по мальтийской болонке зажато было. Шерсти - вагон!

• Ага, - подмигнула она мне правым фасеточным. - Пойдем в спальню, позаплетаешь мне косички?

Ночь была жаркой и нежной. Моя Рапунцель лепетала, что ради меня сделает наращивание и дополнительную трансплантацию подмышечно-волосяной массы. Сэм булькал и плескался во мне, как подлинное безмятежное счастье. 

Бесштаново бегущего мистера Нгонго, говорят, пристрелил по ошибке пьяный турист, приняв за гориллу.