Знаю и молчу

Если тебе не хватает полутора часов, чтобы донести какую-то информацию до ведома студентов, иди домой. “Выше жизни воля, краше смерти честь” Иди к черту. В туманной, мрачной перспективе вырисовывались предстоящие коллоквиумы, модули, какие-то уровни сдачи, которые этот странный человек придумал. Интересно, сколько ему лет? Утром какой-то радиоведущий сказал, что ему уже почти тридцать семь и что он плохо себя чувствует и что “это уже возраст”. Я подумала, что Кульпинову было тридцать шесть когда он умер, и что это было ужасно несправедливо, и что тридцать шесть лет это очень мало, и какой невозможной казалась его смерть и как, должно быть, скучно живёт тот, кто считает, что тридцать семь лет - “это возраст”. Этому профессору явно больше семидесяти. Вот уж он-то точно может смело сказать, что он уже в возрасте. Это была третья новая лекция за неделю. Три дня прошли быстро, оставив отрывочные воспоминания: слова лектора “Ваш единственный выход - европейское право”, позже переделанные одногруппником в более понятные и доступные всем “на европейском праве будем бабло лопатой загребать”; грустное замечание молодой и симпатичной учительницы об отмене 8 марта и введении Дня рождения Шевченко; не менее грустная перспектива семинаров по административному праву; бедный Коко, эта энигма, на расшифровку которой у меня ушла ночь; внезапно прорвавшее поток непонятных экономических терминов утверждение, что “предложение - это подлежащее и сказуемое”, последовавшее после замечание, что “никто не строит речь на наречиях” и ещё чуть позже, что “наречие похоже на троеточие” и ещё, что “наречие это как подножка” и возникший затем визуальный образ: вот ты идёшь, идёшь, спотыкаешься, опять идёшь, опять спотыкаешься, неровный такой образ, будто это самое наречие сбивает тебя с толку всякий раз, когда его употребляют и через несколько таких “подножек” предложение теряет всякий смысл. Дались ему эти наречия. И вот теперь этот вот странный человек, объявивший себя донским казаком и собирающийся “устроить нам веселую жизнь”. “Выше жизни воля, краше смерти честь”. За громкими словами ничего. Пустота. Непонятно почему, совершенно не к месту я вспомнила, как одной женщине удалось избежать смерти при встрече с маньяком. Она оказалась единственной, кому удалось выжить. Через неделю он совершил ещё одно нападение, а ещё через неделю, благодаря ее показаниям его удалось поймать. Этот маньяк вторгался в спальню через окно, убивал тех, кто был там и грабил их. Эта женщина притворилась, что он ей понравился и, должно быть была крайне убедительна. Дошло до того, что она его поцеловала. Вероятно, он был ошеломлён, возможно он просто был настолько глуп, что поверил ей, может это была минутная слабость, может сказалась какая-то детская травма или желание удовлетворить свои потребности или заглушить какие-то давно выработанные комплексы, да только он оставил ее в живых. Должно быть, эта женщина тоже была не в себе, а может она была умна и сумела прочесть в глазах неадекватного маньяка что-то, что помогло ей понять каким был ее единственный способ выжить.Когда в голове бардак, неудивительно, что разные истории непроизвольно всплывают в памяти. А лекция ещё не закончилась.А ведь за ним очень забавно наблюдать. Этот профессор считает себя аналитиком, рассказывает о каких-то пяти этапах сдачи его предмета, минутой позже артистично отступает назад, угрожает вычислить всех и каждого, кому не интересна история международных отношений, потом говорит, что его “накрыло интеллектуальной волной”, говорит, что мы - будущее страны и даже не подозревает с какой иронией это самое “будущее” на него смотрит, когда он, закончив наконец эту мучительно долгую лекцию, произносит что-то очень пафосное и хлопает в ладоши, вероятно, дабы создать должный эффект и спровоцировать нас на ответную реакцию. Сам себе похлопал. Ирония - тонкая насмешка, выраженная в скрытой форме. По крайней мере, так гласит словарь. Мы не смеёмся открыто, не издеваемся над этими глупыми заявлениями, мы уже сделали, возможно, поспешный, вывод, что он идиот и что ждать от него нечего и теперь просто грустно ждем конца семестра, когда наше невежество предстанет перед ним в ослепительно ярком свете его самолюбия. Он сказал, что мы - цель его жизни, а мы подумали до чего же обременительно иногда быть целью чьей-то жизни. Он сказал, что спрашивал о нас у других преподавателей и что они только отмахивались от него руками. Мне не нравятся люди, которые не следят за временем. Он уже пять минут, как должен был закончить. Если преподаватель не укладывается в данное ему время, студент может просто брать и уходить. Следующая пара - английский. Вопрос: влияние спорта на нашу жизнь. Я молчу. Говорят о влиянии на здоровье, на экономику, затем плавно переходят к обсуждению проблем спорта в Украине… А часто ли мы смотрим спортивные соревнования? Я отрицательно качаю головой, скорее себе, чем кому-либо ещё и с радостью обнаруживаю, что я не одна такая. А какие чувства мы испытываем, когда смотрим спортивные состязания? Как не удивительно, но чувства испытывают все. Смотреть не смотрят, но чувства испытывают. У Вовы, например, от просмотра соревнований ( не уточнялось каких ) “захватывает дух”, Олеся “пребывает в стрессовом состоянии”, Богдан болеет за любимую команду, и всех до единого захлестывает прилив национальной гордости. Я вспомнила, что смотрела состязания по конному спорту во время Олимпийских игр. Я даже не смотрела из какой страны был всадник. Лошади были красивыми. Помню, одна лошадь вообще отказалась скакать и всадница очень расстроилась. За лошадьми было приятно наблюдать - особенно за тем, как они перебирают ногами, когда выходят на стадион и за тем, как красиво они прыгают и это было действительно здорово, когда им удавалось преодолеть барьер, не коснувшись ни одной из планок. Выслушав все эти признания о всеобъемлющем чувстве национальной гордости наша учительница ( пожилая мадам с довольно непредсказуемым характером), сказала, что мы, наверное, просто ещё очень молоды и не понимаем, что спорт -это очень красиво. Она и сама этого не понимала, пока не сломала ногу и, переключая каналы телевизора, не наткнулась на какой-то спортивный канал. Потом она сказала, что ее привлекли горы, а она очень любит горы. Потом она сказала, что это были соревнования по велоспорту и что она не сразу заметила, как красивы соревнующиеся. Не думаю, что она имела ввиду физические достоинства велосипедистов, речь скорее шла об их профессиональных навыках, доведённых до совершенства годами тренировок. Я представила велосипедиста, с этим дурацким шлемом на голове, в смешной, облегающий форме, которую я отчего-то представила ярко -зелёной, и мне стало смешно от мысли, что человека в этаком наряде можно назвать красивым. Она спросила, поняли ли мы, что она сказала. Я поняла, но промолчала. Приятно было услышать практически точное отражение своих мыслей, и ещё приятней было это сомнение, что они были всем понятны. Что хуже: что тебя не поймут или что все-таки поймут?Ещё со времён первого курса меня мучил вопрос почему я молчу. Естественно, что человек молчит, если не знает ответ на поставленный вопрос или если ему нечего сказать, или он не знает, что тут можно ответить. Но я-то знаю. Знаю и молчу.
Правда в том, что я устала. Я словно в каком-то онемении, в своём измерении, наблюдаю за укутанным траурной поволокой миром, который просто-напросто сошёл с ума. Моя жизнь - проблески света, красота гор, наречия, подножки и троеточия, беззвучный режим, разнообразные истории, всплывающие в памяти совсем не к месту и молчание, бездонный колодец молчания.Когда я все-таки добралась до станции техобслуживания ( хоть это было нелегко), я подумала, что писательство сродни мазохизму. Чтобы царапина зажила, ее не надо трогать. Когда человек пишет, он копается в болезненных переживаниях и, мало того, что не даёт царапине затянуться, он ещё и рискует занести в неё инфекцию, из-за чего изначально не такая уж и страшная рана начинает гноиться и нарывать.У этого рассказа нет ни начала, ни конца - это просто вырванный из календаря листок, один день, предельно честный пересказ всего, что произошло в этот день- один из многих дней в году.