Узник замка Чуфут Кале: татарский заложник.
В 1660 году Шереметев получил указ Царя идти в глубь Польши вместе с казаками Юрия Хмельницкого. Они договорились встретиться под Меджибожем (современная Хмельницкая область). Оттуда союзники должны были двинуться на Львов, где располагалась ставка польского короля Яна Казимира.
Василий Борисович располагал сильной, хорошо вооруженной армией (всего 15 000 русских воинов и 20 000 козаков наказного гетмана Тимофея Цецюры), в которой были и солдатские полки, обученные немцами и шотландцами на европейский манер, и закованные в броню рейтары – достойные противники польской панцирной конницы, и, конечно же, русские стрельцы, в то время известные и мужеством, и боеспособностью. Поляки высоко оценивали боеспособность этого войска: "Вообще войско было хорошо выправлено и обучено, то были не новобранцы, а почти ветераны".
Шереметев, окрылённый мощью своих солдат, самоуверенно пообещал привести короля в серебряных кандалах. Эх "не говори гоп, пока не перепрыгнешь!"
Наступление августа-сентября 1660-го было спланировано не слишком удачно. Шереметев не успел воспользоваться благоприятной для него обстановкой на Волыни и в Галиции, когда поляки и татары еще не успели сконцентрировать там свои войска. В поход выступили, когда на помощь оборонявшим Галицию войскам Станислава Потоцкого пришел Ежи Любомирский. Теперь вместо одной армии Шереметеву противостояли две. Но страшнее было другое: на Волыни появилась огромная татарская орда, на этот раз – союзная полякам. Татар должен был сдерживать Юрий Хмельницкий, но его войско татар упустило.
У армии Шереметева и приданных ему казаков Цецюры были два недостатка, которые оказались весомее всех боевых достоинств.
Во-первых, у них не было разведки. Шереметев не подозревал ни о прибытии армии Любомирского, ни о татарах – отсюда и его уверенность в успехе похода, на который не хватало сил. Зато противник знал всё о передвижениях армии Шереметева. Разведку полякам наладил Иван Выговский.
Во-вторых, союз русских с Войском Запорожским оказался ненадежен. Собственно, эта ненадежность была русским хорошо известна: "Нельзя полагаться на верность казаков, которые весьма легко передаются в ту или другую сторону. К кому только из государей ни обращались они, каждый раз вероломно нарушая данную присягу", – говорил на военном совете воевода князь Григорий Козловский. Он благоразумно предлагал отказаться от наступления на Львов и подготовиться к обороне Киева, укрепить гарнизоны других городов и встретить неприятельское войско на заранее подготовленных позициях. Но Шереметев, прежде не знавший поражений, уверенно повел свою армию на запад.
"Послушай, Ага, я тебе вот, что скажу. Все мы на этом свете - гости. Нам по силам одерживать победы и переживать поражения, но никому из смертных не дано жить и решать за внуков. Ты мудрый человек и должен понимать, что прекратить эту войну нельзя, поскольку, то, что для вас тимар - для нас "колыбель земли Русской",- ответная речь измученного заточением, но несломленного старика, произвела на карая большое впечатление. Он понял, что этот человек по прежнему готов сражаться, даже в том случае, если нет шансов на успех. Привычка- вторая натура!
4 (16) сентября под местечком Любар на Волыни произошло первое сражение "Шереметевской войны". Русско-козацкое войско вступило в бой с огромной вражеской армией.
"И бой у нас с ними был весь день, и на том бою ляхов и татар многих побили. И на тех полях стали мы и наказный гетман обозом, а салтаны и гетманы стали обозом своим от нас неподалеку и билися с нами безпрестанно", – сообщал в своем донесении государю Василий Шереметев. Русские и козаки, столкнувшись с противником, превосходившим их более чем вдвое, перешли к обороне. Поляки раз за разом штурмовали лагерь Шереметева. В том сражении отличился генеральный хорунжий Ян Собеский, будущий король, будущий спаситель Вены и всей Центральной Европы. Многочисленная татарская конница блокировала войско Шереметева. Оборонительное сражение превратилось в осаду. Ратники начали голодать, кони – падать от бескормицы. Шереметев тщетно ждал помощи от войск Юрия Хмельницкого. Татары принялись жечь окрестные рощи и стога сена, чтобы лишить русскую конницу корма, а ратников – хвороста и дров. После десяти дней боев Шереметев принял единственно правильное решение: пробиваться на восток, навстречу Хмельницкому, чей лагерь находился неподалеку от местечка Слободищи.
Русские и козаки связали телеги и повозки цепями, образовав огромный квадрат, поставили на них пушки, между рядами повозок разместили пехоту и конницу и начали медленно отступать. Часть пути пришлось проделать через лес. Ратники, взяв в руки топоры, прорубали дорогу войску, пока остальные отбивали всё новые атаки врага. "Москаль убегает от нас не по-заячьи, а по-волчьи, оскаливши зубы", – говорил Ежи Любомирский, фактически взявший на себя командование польско-татарским войском.
Наконец войско Шереметева достигло местечка Чуднов, всего в трех милях от войска Юрия Хмельницкого. Построили новый укрепленный лагерь.
Любомирский оставил половину армии блокировать русских, а сам с польской кавалерией и половиной татарской орды выступил против Хмельницкого. Гетман Войска Запорожского располагал по крайней мере 30 000 козаками. Если бы природа наградила Юрия Богдановича хотя бы частью полководческого дарования и политической мудрости своего отца, он мог бы разгромить Любомирского и ударить по татарам и полякам, осаждавшим Шереметева и Цецюру. Тогда война окончилась бы разгромом Речи Посполитой и Крымского ханства.
27 сентября Любомирский атаковал козаков Хмельницкого, но не сумел их разбить. Судьба кампании еще не была решена. В тылу у Любомирского теперь стоял Шереметев, готовый в любой момент пойти в наступление. И он перешел в наступление. Потоцкий, блокировавший русский лагерь, дважды бросал в атаку гусар, и дважды гусар отбили с потерями. Татары осыпали русских и козаков тысячами стрел. Но русские шли вперед, не считаясь с потерями.
Однако в решающий момент, когда поляки нанесли новый контрудар, козацкие полки не выдержали натиска и бежали, бросив обоз. Шереметев вынужден был отступить к лесу. Всю ночь его воины не спали, окапывались, строили новый лагерь, на этот раз – последний.
Казаки стали слабым звеном в шереметевской обороне. Почему? Скорее всего сказалась их вековая привычка служить тому, кто богаче и сильнее.
Первым русских предал Юрий Хмельницкий. Пока войско Шереметева сражалось и погибало, Юрий Богданович и его старшины заключили сепаратный Слободищенский договор. Договор, вообще-то Гетманщине невыгодный, но избавлявший её от необходимости продолжать войну.
Теперь судьба русского войска была решена. Цецюра вместе с козаками по условному знаку покинул лагерь Шереметева и перешел на сторону поляков. Однако этот переход оказался для козаков чрезвычайно несчастливым. Татары, не знавшие о договоре, увидев, что козаки покинули укрепленный лагерь, принялись хватать и убивать их. Цецюра с частью своих людей успел добраться до польского лагеря, но многие козаки были убиты или захвачены татарами в плен. Некоторые повернули назад в лагерь Шереметева.
Безвольный Хмельницкий превратился в польскую марионетку и стал посредником в переговорах о капитуляции. Но гордый русский боярин отвечал: "…умираю сам и со всеми ратными людьми, а знамен царских не отдам".
У русских давно уже не было другой пищи, кроме мяса павших лошадей. Конница перестала существовать. Рейтары сражались в пехоте. Затем и этого мяса не стало. Солдаты "з голоду ремни от мушкетов едали". Каждый день лили осенние дожди, ночные холода превращали воду в лед. Поляки и татары взяли русских в столь тесную блокаду, что не было возможности даже раздобыть дров и хвороста, чтобы разжечь костер.
После достойного ответа Воеводы карайскому бию установилась тягостная тишина. Иудейский князь поменялся лице, потеряв самообладание вскричал: "Одному Богу известно, что нас ждёт в будущем, боярин. Но ты, сейчас, можешь прекратить войну и уберечь тысячи своих земляков от смерти и разорения. Прояви смелость, убеди послов не перечить султанскому фирману и отправляйся доживать свой век в вотчину". Затем Наместник резко повернулся спиной к Шереметеву, как бы давая понять, что аудиенция закончилась. Стоявший сзади, безмолвный слуга жестом показал Василию Борисовичу на выход.
Тогда в 1659 году, ситуация под Чудновым была безвыходной. На помощь рассчитывать не приходилось. О бедственном положении армии Шереметева свои узнали слишком поздно. На правом берегу Днепра русских войск было очень мало. Более-менее значительный отряд стоял в Киеве: около 5 000 человек. Но киевские воеводы Барятинский и Чаадаев не могли оставить город без русского гарнизона.
В лагере под Чудновым кончились запасы пороха. Польская артиллерия теперь безнаказанно расстреливала позиции русских, а воинам Шереметева уже нечем было отвечать. Гибнуть, не имея возможности отплатить кровью за кровь, смертью за смерть, – худшее наказание. Сражение превратилось в методичное и безнаказанное истребление русского воинства. И Шереметев пошел на переговоры с поляками, заключив мир, для русских очень тяжелый.
Русские должны были вывести свои войска из Киева, Чернигова, Переяслава, Нежина. Фактически это означало капитуляцию, полный вывод войск с Малороссии и признание поражения в войне, начатой в 1654 году. Шереметев и другие знатные русские должны были оставаться в плену польских гетманов Потоцкого и Любомирского и у татарского нурэддин-султана Мурад-Гирея до тех пор, пока не будут исполнены условия договора.
Шереметев не из малодушия согласился на капитуляцию. За годы службы на Малороссии, за почти два месяца беспрерывных боев под Любаром и Чудновым, боярин, очевидно, понял: этот край не стоит русской крови. Нет смысла гибнуть за чужую землю, нет никакого резона помогать неверным черкасам, которые "москалей" не считают своими, а потому готовы бросить их в самую тяжелую минуту.
Разумеется, Шереметев не имел полномочий заключать мирный договор. Когда поляки потребовали от Барятинского оставить Киев, ссылаясь на договор с Шереметевым, русский воевода отвечал: "Я повинуюсь указам царского величества, а не Шереметева; много в Москве Шереметевых!" Осудили и не признали договор и в Москве. Однако с оценкой черкасов вполне согласились: "на черкас надеятца никако невозможно и верить нечему".
Всю обратную дорогу до пещерной темницы Шереметев размышлял о случившемся: "Видно крепко Султан припёр местного хана, ишь как шакалы суетятся. Им привычнее напаскудить и смыться за Перекоп, а тут тонкости нужны. Головой за слова ответить придётся. Султан не зря мирится через посредников, чтобы в случае .чего спихнуть на них негоразды и развязать себе руки". Горький опыт договоров с врагами убедил боярина в их подлом коварстве.
Шереметев надеялся спасти людей, сохранить их для будущих сражений. Увы, он явно переоценивал благородство своих противников. Согласно условиям капитуляции русские ратники, кроме воевод и командиров полков, должны были сложить оружие. Им позволили оставить только сотню топоров, необходимых, чтобы нарубить дрова. Безоружные русские были слишком ценной добычей, чтобы ее можно было выпустить из рук. Дело в том, что в те времена русские, как и поляки, отправлялись на войну в дорогих нарядах, украшали оружие, доспехи, парадную одежду золотом, жемчугом, драгоценными мехами. Когда польские гетманы пригласили Шереметева на обед, то были поражены роскошью его наряда, сверкавшего золотом и подбитого драгоценными соболями. Князья Козловский и Щербатов ему мало в чем уступали. Видимо, было что пограбить и у командиров солдатских и рейтарских полков, и даже у простых ратников. "У нас, – кричали татары, – добыча пропадает! Поляки милостивее к врагам своим, москалям; за столько трудов, за столько страданий, за столько крови хоть бы обоз московский облупить дали!"
Татары не преминули воспользоваться беспомощным положением русских, как только представилась возможность. Поляки обещали охранять русских от татар, но слова своего не сдержали. Их караулы не сумели или не захотели помешать татарам. Русские не сдавались и тут, отбивались от крымских грабителей и работорговцев поленьями, ножами, однако силы были неравны. Множество русских было вероломно убито, множество захвачено в плен и продано в рабство. Самого Шереметева Любомирский и Потоцкий передали татарам.
В Москве были потрясены случившимся. А как реагировали в Европе? Ответ найдём в книге шереметевского летописца Александра Барсукова: "Несчастье, постигшее московскую рать и её главного воеводу Василия Борисовича Шереметева, принято было в католической Европе за "милость Божию ко всему христианскому миру".
Наутро боярина разбудили, дали ему умыться и привести себя в порядок. Его кафтан поизносился до дыр, портки и сапоги, хотя и были справлены прошлый год на царёвы пожертвования, выглядели убого. Изделия местных портных и скорняков не выдерживали испытание пещерной жизнью. Боярин попросил стражников постричь бороду, дабы выглядеть достойно при встрече с царёвыми посланниками. Прочитав молитву, старик сел в крытую арбу и вспомнил о том как татары его препроводили в Крым после Чудновской катастрофы.
В сущности, судьбу Шереметева решила жадность поляков, которые обещали крымским татарам за участие в войне 200 000 ефимков, но после победы деньги зажали предложили союзникам расплатиться трофеями. Самым дорогим призом в их добыче был русский боярин и стратег.
Воеводе было объявлено, что он должен быть выдан Гиреям и оставаться у них в качестве заложника до исполнения условий капитуляции.
Так неожиданно судьба направила боярина в басурманский Крым.
Шереметев сел в свою карету, запряженную шестеркой великолепных лошадей. За ним следовали пять телег с поклажею и одиннадцать его слуг, а далее ехали в особых повозках, около ста человек, особенно преданных Шереметеву и пожелавших остаться с ним и в неволе.
Поезд замыкал татарский конвой, состоящий из трехсот всадников.
Семь недель татары везли Шереметева по степи, окольными дорогами, из опасения преследования и потери столь ценной добычи.
Наконец, 13-го декабря 1660 г. Шереметев приехал в Бахчисарай и в тот же день был призван ханом Мухаммед-Гиреем, который с первого раза обошелся с ним как будто даже ласково.
После ханского дворца, Шереметев был приглашен к "ближнему человеку" Гирея, Сефер Гази-аге, и там, в присутствии турецкого посланника, между агой и боярином произошел разговор, имевший для пленённого весьма печальный последствия. Сефер Гази-ага, думая вероятно произвести впечатление на турецкого посланника, сказал: " Русские так часто терпят поражение на ратном поле, что у вашего Царя скоро людей не останется. Ещё немного и Москву можно будет захватить голыми руками". Шереметев резко возразил ему и закончил свою речь так: "Ваш случайный союз с поляками стал причиной моего поражения, но угрожать великому государю у всех вас кишка тонка!" По-видимому, ага сильно рассердился на резкие слова Шереметева и решил отомстить ему, усложнив требования выкупа. За голову воеводы крымцы потребовали уплаты казны за четыре года вперед и уступки Казани и Астрахани.
Ссора с Сефер Гази-агой обернулась для Шереметева кандалами и ссылкой на охотничью заимку. Он сам варил себе пищу и, не имея никаких денежных средств, должен был довольствоваться татарскими подачками.
А тем временем шёл торг за выкуп боярина между Москвой и татарами. Царь Алексей Михайлович очень хотел выкупить Василия Борисовича, но беспрестанные войны опустошили казну и свободных денег не было. Вместо 50 000 ефимков удалось наскрести 25 000, а остальную сумму должны были уплатить Шереметевы из своих средств. Тут нужно сказать, что их большая родня давно жила недружно. Делёжка вотчин перессорила наследников и создала напряженные имущественные отношения.
Жена крымского узника - Прасковья Васильевна, рожденная Третьяковой, помыкалась по теремам Одоевских (могущественный Никита Иванович наследовал от тестя Фёдор Ивановича бОльшую часть шереметевских родовых вотчин) и двоюродных Васильевичей, и поняла, что помощи от них не дождёшься. Осталась одна надежда на народ. Хворая, но сильная духом женщина открыла в Москве сбор пожертвований.
В Московском государстве выкуп пленных считался делом душеспасительным, и Уложением царя Алексея Михайловича был установлен сбор полоняничных денег со всего государства. Так как за Шереметева надо было уплатить крымцам крупную сумму, то в Посольском приказе сидел особый подьячий, "у кого боярина Василия Борисовича окуп ведом"; пожертвование принимались и деньгами, и мехами.
Для облегчение участи воеводы в Крыму, туда была направлена взятка из собранных средств.
Деньги растопили лёд в сердце Сефер Гази-аги и тот отдал приказ Шереметева расковать и отправить в "жидовский городок." Так Василий Борисович оказался в Чуфут Кале.
Из Крепости в Бахчисарай вела утопающая в зелени деревьев дорога, что даже в летний зной позволяло наслаждаться неспешной прогулкой в тени.
Каменное ложе ущелья было устлано небольшим слоем благодатной почвы, благодаря чему его затянуло зарослями кустов и деревьев.
Шереметев взирал с высоты арбы на непривычную для Крыма буйную растительность и думал о предстоящей встрече с царёвыми посланниками: "Тяжко им - горемычным. Татарская дипломатия обходительностью не отличается. главный приём: запугать переговорщиков, заставить ради спасения собственной шкуры забыть о государственных интересах."
Сам он сполна хлебнул горя от бахчисарайской дипломатии.
Шум вокруг торга из-за Шереметева дошёл до ушей султана и тот потребовал выслать пленника в Стамбул. Такой поворот событий не устраивал хозяина Бахчисарая. Мухаммед-Гирей IV справедливо опасался, что османский повелитель оставит его ни с чем. И ещё хана мучал вопрос: "кто выносит сор из избы?" Под подозрение попал Сефер Гази ага, который постоянно путался с турками.
Помучавшись в сомнениях пару дней, Мухаммед решил, что "нет человека - нет проблемы". Хан нанял двух черкесов, те ворвались в дом Сефер Гази и насадили его на какое-то подобие вертела. Везир скончался в страшных муках. Мухаммед IV присвоил его богатства, а в Стамбул написал, что Шереметев умер. Для Василия Борисовича такой поворот имел печальные последствия, поскольку его упрятали от любопытных глаз в каменный мешок чуфуткалинской тюрьмы. Переговоры по поводу освобождения воеводы были прекращены.
Все кто хлопотал об освобождении Шереметева погрузились в уныние. Польский пленник Павел Потоцкий, ожидавший в ту пору своего размена в Москве, сочувственно высказался по этому поводу: "Московское правительство с одной стороны, назначило Шереметева на роковую должность, от которой отказывались все его товарищи; с другой стороны, отнеслись к нему недостаточно внимательно и поскупилось освободить его от бедствия, которому подвергался он, доблестно сражаясь за Русское государство",
Судьбу пропавшего героя прояснил грандиозный скандал в Бахчисарае.
У Сефер Гази остался сын – Ислам-ага, который бежал в Стамбул и сочинил умелый донос на хана Мухаммеда IV. В столице и без того были недовольны поведением бахчисарайского правителя. Хана решили отставить, а на его место прислать очередного резервиста из клана Гиреев.
Узнав о своей отставке, хан решил поднять бунт, но за непопулярного интригана и скупердяя никто не заступился. Он обратился за помощью к Польше, казакам и даже к России… Все проигнорировали этот отчаянный призыв. Мухаммед-Гирей IV оставалось только бежать, забрав с собой всё самое ценное, в том числе и Шереметева.
В письме к царю Василий Борисович, так описал это приключение:"Мухаммед-Гирей возил меня более пятисот верст в телеге, в кандалах; едва было не замучил до смерти". Узнав, что Мухаммед-Гирей увез Шереметева, крымские беи, считая его государственной собственностью, пустились в погоню за ханом и настигли его за Кубанью, у речки Чюкчи. Сыновья отставного хана, хотели убить боярина; чтобы он никому не достался, но беи отговорили; доказав, что такая же участь постигнет впредь всякого знатного крымца, который попадет в плен в Московское государство.
19 мая 1666 года Шереметев был привезен обратно в Крым и встретил хороший прием, со стороны нового хана Аадиль-Гирея. Его накормили, одели и вернули в Чуфут Кале.
Туда он уехал обнадеженный, что его в Крыме долго держать не будут. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Хана тут же отвлекла малороссийская авантюра султана, который пожелал расширить империю за счёт мятежной Гетманьщины. Аадиль-Гирею идея не понравилась и он устроил конфликт со ставленником Стамбула - гетьманом Дорошенко. Малоросская коллизия обернулась для хана недовольством сюзерена и финансовыми потерями. Чтобы ликвидировать дыру в бюджете Гирей решил продать Алексею Михайловичу мир на "южных рубежах".
27 апреля 1670 г. был заключен договор, по которому Московское государство обещалось доставлять ежегодно "поминки" в Крым, и выкупить Шереметева за 60.000 ефимков или 30.000 золотых. Местом общего размена были указаны Валуйки.
Всё бы ничего, но татары потребовали произвести расчёты на берегах Донца, ближе к своему логову, поскольку боялись, что на денежный куш позарятся беспокойные соседи: калмыки, ногаи, черкесы и казаки. Дело вновь утонуло в бесконечных переговорах.
Аадиль-Гирей в конце концов согласился с русскими условиями. 29 апреля 1671 г, он отпустил Шереметева "с великою честью". Боярин выехал из Бахчисарая в ханском рыдване, сопровождаемый разменным князем Адильшей Сулешевым и Мамет-агою, которому было поручено принять от окольничего Скуратова государеву казну и окуп.
Не успели ханские переговорщики достигнуть Перекопа, как их догнал султанский гонец с известием об отставке Аадиль-Гирея и назначении новым правителем Селим Гирея. Обмен откладывался до тех пор, пока преемник не разберётся с запутанными делами предшественника.
Расстроенный Шереметев был снова отвезен в Жидовский городок, где 8 октября получил от царя милостивую грамоту и двести золотых червонных.
Воцарившийся Селим Гирей подружился с Дорошенко и увяз в бесконечных войнах с Польшей. Его приближенные, оставшиеся на хозяйстве, прежде всего заботились о своих, а не ханских интересах. Судьба Василия Борисовича их не интересовала, поскольку расчёты за него нельзя было произвести без ханского ведома.
Лишь четыре года спустя ближний ханский человек Батыр-ага стал упрашивать хана отпустить Шереметева на "окуп", и отписка об этом Шереметева царю Алексею Михайловичу была отправлена в начале декабря 1675 г.
В Москве она была получена 24 февраля 1676 г., но к этому моменту царь скоропостижно скончался от горячки. Так и не исполнилось желание Шереметева снова увидеть "государевы очи и пресветлое государево лицо" царя Алексея Михайловича...
Война за Малую Русь не прекращалась. Гибли тысячи казаков, татар и поляков. Геройский Дорошенко понял, что его план провалился. От всей Гетьманщины остался один Чигирин, люди разбежались. Пора было подумать о себе. Дорошенко сдал город русским войскам и уехал в Москву, где наградой ему стало воеводство в далёкой и спокойной Вятке.
Ответить за провал пришлось незадачливому Селиму Гирею. Его поменяли на тихого и рассудительного Мурад Гирея I, которому султан поручил развязаться с гетьманской авантюрой и замириться с русскими.
Посольский стан находился в начале Иосафатовой долины, неподалёку от Успенского монастыря (фантастическое существование данной обители в сердце Крыма объясняется её древним происхождением, когда ни татар , ни караев в этих местах ещё не было).
Шереметев вошёл в каменный дом и оказался в объятиях стольника Василия Тяпкина и дьяка Никиты Зотова. Для них этот седовласый старик был настоящим былинным героем, о судьбе которого на родине складывались легенды.
Послы передали боярину послание и государево жалованье — сто червонцев золотом и 40 собольих шкурок ценой 50 рублей каждая. Сумма немалая, только в положении Шереметева распорядиться ею было непросто. Татары всегда были наготове, чтобы обобрать пленника и ничего не дать взамен. Василия Борисовича до слёз растрогало, то, что преемник Алексея Михайловича - царь Фёдор Алексеевич помнит о нём и рассчитывает выкупить, как только наладится мир.
Послы рассказали, что татары приняли их плохо. Ближайшее окружение хана попыталось силой не допустить русских гонцов на прием.
По мнению посольских - этому инциденту были возможны две причины.
Первая — попытка унизить русских послов (а через это и русского Царя), инициированная ханом. Московские гонцы, дескать, имеют столь низкий для него статус, что он считает недозволительным тратить на них свое драгоценное время. Пусть с русскими посланниками разбираются ближние люди, а то и разменный бей — лицо, весьма низкое в придворной иерархии.
Вторая причина более правдоподобна. Это желание ближних людей к самовозвышению, потребность казаться более значимыми, чем они есть.
Во время встреч с Зотовым и Тяпкиным некий ближний человек спросил про прямое к нему письмо от «думного царского величества дьяка», и сердился, что такого письма нет, и даже обвинил русских послов в его сокрытии.
Но русские послы были непреклонны. Когда аталык и разменный бей прибыли в посольский стан и опять потребовали грамоту, чтобы передать ее хану, они получили отповедь Зотова и Тяпкина: «Мимо ево Ханской руки никому из ближних ево людей Великого Государя нашей грамоты не дадим».
Крымцы разозлились, стали кричать, размахивать руками и даже плевать сторону неверных. Однако послы не испугались и сдержано ответствовали: «И мы говорили: где головы наши будут, там и грамота Царского Величества при нас, а когда уже увидите нас мертвых пред собою, тогда и грамоту Царского Величества возьмете».
Аудиенция с Ханом состоялась, подарки были вручены (шубы и водка), но переговоры о мире застряли вокруг вопроса о границах.Турецкий султан (и его вассал крымский хан) желали иметь границу по Днепру, русская сторона настаивала на границе по рекам Рось, Тясмин и Ингул.
Договориться о границе не удалось. Если царские послы были готовы идти на уступки , то зависимые от султана крымцы стояли за интересы Стамбула насмерть, памятуя, что за ошибку заплатят головой.
Время шло, а результата не было. Напившись русской водки, Мурад-Гирей вспомнил про Шереметева и велел карайскому Наместнику устроить встречу старика с земляками.
Шереметев выслушал молодежь и после паузы начал говорить: "Я думаю, что у Хана нет выбора. На Западе османы затевают большую войну и им необходим мир с Россией. Однако допустить капитуляцию на северных границах турки не позволят и будут воевать с нами до последнего татарина. Ни нам, ни ордынцам это не выгодно. Лучше уступить и использовать замирение для укрепления земства ". По выражению посольских лиц было видно, что они не совсем понимают, как может многолетний сиделец помочь им развязать "гордиев узел" восточной политики. Василий Борисович вздохнул и продолжил:"Восточный этикет требует торга, и вы правильно всё сделали. Слабины не показали. сейчас пришло время уступить." Тяпкин и Зотов встревоженно переглянулись почти одновременно произнесли: "Как так!?"
Воевода усмехнувшись сказал :"Если бы я проявил разумную гибкость под Чудновым, то не сидел бы в жидовской яме двадцать лет. Тогда можно было пойти на попятную, да гордыня помешала. Разум застлала проклятая! Вам государево дело доверили и не важно, как вы будете выглядеть и что будут думать про вас. Важно, как вы старания свои сможете обратить на пользу Отечеству!"
Василий Тяпкин, как старший в посольстве, молвил: "Слушаем тебя, боярин! Не зря нам в Москве говорили о том, что ежели совсем худо станет - добиться встречи с тобой".
Шереметев доброму слову был рад, но виду не подал: "Мурад Гирей требует границу по Днепру? Соглашайтесь! Для конницы хана дальше Ингула - чужая земля. Права заявят, а обустраиваться не захотят. И Киев им не нужен. Зачем им городские хлопоты? Им - кровососам поминки нужны!"
Никита Зотов, внимательно слушавший воеводу, возмутился: "Как же, боярин, отдать? Неверные, желаемое заполучив, дальше борзеть начнут. Дашь им палец – откусят руку по локоть!"
"А вы не спешите! Торгуйтесь, обнадёживайте. Дайте им понять, что уступаете себе во вред. Если в ваш приезд Мира не случится, то договоритесь со второго раза! Коли яблоко созреет, то само с ветки к ногам упадёт",- выговаривал старик.
Шереметев ещё долго наставлял молодёжь, раскрывая им секреты ханского двора, а в конце сказал: "Царь у нас молодой. Ещё в силу не вошёл. Нужно время. Вот мы и должны ему помочь!"
Прощались с надеждой на новую встречу в Москве...
Всю обратную дорогу в Чуфут Кале Шереметев думал о посольских, бормоча про себя: "Молоды, но не зелены! Всё поняли и пользу извлекли. С такими людьми можно стократ царство преумножить!"
Боярин в предчувствиях не ошибся. Тяпкин и Зотов дипломатическую задачу решили: мирный договор на 20 лет подписали, границу по Днепру установили. И даже Киева не уступили. Поэтому поводу в договоре было сказано следующее: «А Киев город и с принадлежащими ево изстари пределами и городками, разоренные городки Васильков, Триполье, Стайки, Киевская старая граница под его царскою державою бытии». Пером на века написали, чтобы у потомков сомнений не было.
Мирный договор, подписанный в Бахчисарае в 1681 г., стал четким свидетельством усиления позиции России. Крымское ханство фактически заперли за Перекопом и к 1685 году унизительные поминки сошли на нет. Больше Россия не кормила потенциальных врагов, а осваивала "Дикое поле", подготавливая крымскую реконкисту.
Эпилог.
Мир с татарами обернулся для Шереметева долгожданным освобождением. Выкуп произошёл на одной из Днепровских переправ, где князь Пётр Хованский устроил герою торжественную встречу .
Летописец шереметевского рода - А. П. Барсуков, так описал это событие:"Князь Хованский встретил боярина Шереметева у самого шатра и "здравствовал ему освобождением". Тот, ссев с коня, горячо благодарил и "много кланялся до земли". В государевом шатре все сели за обеденный стол и долго тешились дружескою беседою, "учиняя освобождению боярина здравствования"".
В Москве боярина встретил сам Царь Фёдор Алексеевич и представил его членам Думы. Там среди сорока виднейших людей России ему отвели почётное пятое место. Однако Шереметеву это было не в радость, поскольку и сын его и жена умерли, так и не дождавшись отца и мужа из плена. Дела в вотчинах были расстроены, да и здоровье подкачало.
Прожив на родине всего несколько месяцев, он вскоре занемог и умер.
Перед тем как покинуть этот мир Василий Борисович решился на небывалое - подарил свободу всем своим людям. Последние строки его завещания могли бы стать эпиграфом к рассказу о его непростой судьбе: «А людем моим крепостным и купленным, и полонным, с женами их и с детьми и до их пожитки, всем ВОЛЯ, и дать прикащикам моим, за своими руками, отпускные».