Уроки финского// введение
В школьном возрасте я увлекалась древнегреческой драматургией, знала наизусть отрывки из пьес Эсхила, Софокла, Еврипида и Аристофана, родители не возражали против таких увлечений и даже подарили мне на день рождения томик Менандра. Он у меня до сих пор сохранился.
Сейчас я понимаю, что для меня он стал первым пособием по деконструкции; я и слова-то такого тогда не знала, но прекрасно помню своё состояние, сходное с состояниями Ломоносова при опытах с электричеством. Возможность и невозможность!
Как такое возможно, чтобы комедия состояла из двух реплик, которые вообще непонятно кто говорит! Но тут половина книжки из таких комедий, а ещё 20 страниц реплик из пьес у которых даже названия не сохранились.
А ещё монолог девушки из 27 строк, в которых целиком только 24-я строка, а у всех остальных ровно половина слов, как будто листок с текстом разрезали пополам по вертикали.
Вот половина твоей роли, о чём другая - придумай сама.
Мне казалось у меня сердце разорвётся. Это намного круче приключений и любовных романов, это круче фантастики, это что-то неописуемое… Конечно я сразу же, как обезьянка, начала сочинять нечто подобное. Зашифровывать свои подростковые проблемы в формат обугленных литературных памятников, создавать обрывки. А поскольку до Менандра у меня было увлечение Басё... в общем, удивительные компоты варились в моей голове на границе сна и бодрствования, я их не записывала.
В юном возрасте я считала допустимым разговаривать сама с собой перед сном, но записывать эти разговоры казалось излишним.
Сейчас 21 век, всеобщая смартфонизация, начало пандемии Covid-19 и массовые призывы избавляться от лишнего. Затыкать фонтаны, сжигать валюту, обрушивать акции.
Никто не знает от чего отказаться можно, а от чего - нужно. И нужно ли отказываться от того, что казалось бы сохранить невозможно. В мире царит информационный хаос, порождаемый и ранжируемый ботами.
Я волонтёр на проекте по переписи собственников земли в деревнях Карельского перешейка за период с 1885 по 1939 год. Данные со сканов я переношу в электронную таблицу: год регистрации участка, название владения (финны как и шведы давали названия своим Villa и Huvila), имя-фамилия владельца и площадь его владений в гектарах. На данный момент в моей таблице 850 строк, и это только пятая деревня. Впереди ещё 200 рукописных страниц, а как они закончатся, надо будет съездить в Миккели и отсканировать ещё.
Если процесс чтения для тебя привычен с детства, а в жизни случалось читать что попало, ты знаешь что в любом тексте всегда есть за что зацепиться. Что-то да западёт в голову и само-собой обрастёт подробностями и новыми гранями.
Поначалу меня цепляло каким образом писарь компенсирует нехватку букв финского алфавита в русских фамилиях, к примеру, Shtscherbakov. Потом, в десятый раз переписав Пекку, Йуху и Микку Veijalainen, я задумалась об их родственных связях и размерах их каменистых пастбищ. Потом мне срочно понадобилось узнать что хотел сказать Степан Лаврентьев, называя свои 19 соток популярным именем Peltola. В отличие от Серёги Маркова, назвавшего свои 40 соток скромным именем Ogorod.
Потом до меня как-то не сразу, но дошло, что Степан Лаврентьев и Андрей Дурдин вообще не русские, а вероятнее всего карелы, говорящие на финском.
Вот так вот, медленно, но неотвратимо я погружалась в текст неизвестного писаря, а контекст документа разрастался всё больше и больше. Связь с реальным миром становилась всё тоньше и призрачнее, я уходила туда, где меня нет и никогда не будет, а звонки друзей и родственников превратились в неприятно раздражающие факторы.
Вот тогда и проснулся форнит.
Я спокойно отношусь к пишущим устройствам и не чувствую сакрального отличия рукописного текста от печатного. Если честно, то я научилась читать и писать с помощью печатной машинки. Мне так нравилось как стучат клавиши и ездит каретка. Вся моя жизнь, это горячечное метание между двух машин - пишущей и стирающей. Мне нравится ощущать клавиши пальцами и наблюдать волшебное появление букв на белом поле; и само собой мой многострадальный ноут всегда полон табачными крошками и кофейными каплями, а это особая приманка для особых форнитов.
Мой особенный, мы с ним друзья, я подкидываю ему крошки, а он обо мне заботится. Словно невидимая напоминалка говорит мне - записывай, записывай, оставляй следы, а то не вернёшься, заблудишься, потеряешься, утопнешь в финском болоте.
Короче, дорогие мои читатели. Я ввела вас в курс дела. У меня есть нерасшифрованная карта сокровищ и связи с краеведами. Мне нужен живой финн для совместного чтения газет на карантине.
Просьба ко все прочитавшим:
Пожалуйста, сосредоточьтесь на мысли о появлении в моём тексте персонажа с рабочим названием Suomalainen или Karjalainen. Если мы все вместе об этом очень сильно подумаем, он появится. Так говорит форнит, и я ему верю.
Финские имена и фамилии
Mikko Kouhia
Antti Paavolainen
Kristina Kauranen
Akseli Toivola
Sakari Hanninen
Juho Seppanen
Jooseppi Karjalainen
Jacques Derrida