Вдаль чёрным бисером рассыпанная ночь…

Ссылка на оригинальное изображение

Глава 14. 

Играли подлеца Брамса. Экая бездарная сука!

Пётр Чайковский

― Не понимаю, зачем ему это нужно, ―  ворчала Варвара Юрьевна, с наслаждением вдыхая аромат свежезаваренного кофе. Она сидела за столом против Лёнчика, который мило отхлёбывал из закреплённой за ним чашки бодрящий напиток и сосредоточенно разглядывал пригласительный билет в концертный зал Консерватории. ― Написал бы уж симфонию целиком и тогда исполнял бы. Так нет ― надо срочно обнародовать первую часть, чтобы послушать, что об этом думают коллеги по ремеслу, ―  продолжала сокрушаться Лучевская. ― Ведь сбегутся все эти михрюткины и сви́рские и начнут возить Кирюшу, как говорит наша Моночка, фейсом об тейбл. Вы же знаете эту публику! Им только дай любое великое начинание, и они порвут его в клочья!

Лёнчик согласно кивал головой, вспоминая как высказывался Лев Толстой о Достоевском и как о самом Толстом отзывался Некрасов в письмах к Тургеневу. И вообще, любовь творческого человека к своему достойному собрату по профессии было редчайшим явлением, если она, конечно, не была половой… Композиторы не были исключением. «Берлиоз ― обычный чокнутый, в нём нет ни капли таланта» ―  это слова Феликса Мендельсона. А уж как отзывался Пётр Ильич Чайковский о Брамсе ― в печатном виде передать вообще невозможно! 

―  Я считаю, ― тяжело вздохнул Лёнчик, ― что Веронику приглашать не надо, а то вид «спящей красавицы» наверняка расстроит Кирюшу.

―  Вы боитесь, что он прилюдно изобьёт её дирижёрской палочкой? 

―  Нет, конечно, ―  улыбнулся поэт, ―  но рисковать не стоит.

―  Не беспокойтесь, дорогуша, в этот день она будет далеко ― в Ялте, на съёмках. Ей дали маленькую роль плачущей леди в какой-то мелодраме об ужасах капиталистической жизни. Она, репетируя, все зеркала в доме засморкала, еле оттёрла!

―  Это хорошо, ― задумчиво произнёс Лёнчик.

―  Что хорошо? – съязвила собеседница, ―  что она всю квартиру слезами забрызгала или что я смогла оттереть все следы репетиции? 

―  Нет. Хорошо, что её не будет, ―  пояснил Кузнецов и шумно подул на раскалённый кофе: А кто ещё получил приглашения?

―  Знаю, что критик Блудов, Иосик Ауряну, Дворников, Ашадзе обещал прилететь, ну и, разумеется, Михал Михалыч…

―  Что вы говорите! Неужели сам Сухоруков будет присутствовать? ―  у Лёнчика аж захватило дух от восторга встречи с гением современной классической музыки. 

―  А чему вы так удивляетесь, Леонид Викентьевич, ―  переходя на официальный тон, сурово нахмурила брови Варвара Юрьевна. ―  Уж не считаете ли вы, что сочинения моего сына должны оценивать только бродячие шарманщики и трактирные лабухи?

―  Да нет, что вы, я не к тому, ―  зачастил Лёнчик, пугаясь праведного гнева хозяйки дома, ―  я совсем наоборот…

―  Да я шучу, Лёнюшка, ―  улыбнулась Лучевская, ―  пора бы уж привыкнуть к моей противоречивой натуре. 

― Может быть, стоит позвать Шувалова? ― успокоившись, внёс предложение Лёнчик, ―  всё-таки он как-никак должен Кириллу за концерт в Кремлёвке.

―  Да, это хорошая идея, ―  оценила мысль поэта Варвара Юрьевна. ― И хотя его мнение для Кирюши ровным счётом ничего не значит, но Илья Власович при случае может так вылизать своим длинным языком, почти до экстаза довести, что ты и сам поверишь в свою гениальность. Кстати, за исполнение вашего романса ему уже повесили очередную бирюльку на пиджак, а вас с Кирюшей опять обошли. 

―  Да нам-то эти цацки зачем? ―  отмахнулся Лёнчик. ― А Шувалову надо ― для коллекции. 

―  Всё равно обидно, ―  резюмировала Варвара Юрьевна. ―  Ну, хорошо, так и порешим ― зовём орденоносца!

Наконец, наступил этот знаменательный день. В Малом зале Московской консерватории уже собралась вся представительная комиссия ― слушатели первой части величайшей симфонии ХХ века под рабочим названием «Зов далёких звёзд». Кроме уже означенных выше присутствовали коллеги Кирилла Онисимовича ― два преподавателя консерватории ―  Иван Панчук и профессор Маревский; важно восседал в обшитом золотистым бархатом кресле какой-то «туз» по музыкальной части из райкома со своей сопровождающей во всех его поездках помощницей Ольгой Семёновной Колпак ― бывшим ректором Института культуры в далёкой Йошкар-Оле, ныне продвинутой в московский райком. Как ни странно, эти двое и имели решающие голоса при оценке того или иного музыкального произведения, выставленного на суд серьёзной комиссии.

Время шло. Приглашённые уже с нетерпением поглядывали на сцену, на которой, ёрзая на стульях, поправляли ноты и настраивали свои инструменты музыканты. Не хватало виновника организованного мероприятия ― композитора Лучевского. Наконец, двери зрительного зала распахнулись, и в него вошли два неразлучных друга, два эллинских героя ― Дамон и Пифий ―  Кирилл Онисимович Лучевский и Леонид Викентьевич Кузнецов. Первый был в белоснежной накрахмаленной рубашке с бело-облачным жабо, чёрных брюках и идеально подогнанном по фигуре фраке. Второй ― в кремовом заграничном костюме с элегантной бабочкой на шее. 

В зале воцарилась тишина.

Наскоро поздоровавшись с собравшимися, Лёнчик остался в зале, а Кирилл Онисимович взошёл на сцену. Он на секунду замешкался, собираясь как будто что-то сказать своим слушателям, но раздумал и встал за дирижёрский пульт. Осветители приглушили свет… И полилась музыка звёзд…

Варвара Юрьевна, Лёнчик и Шувалов вопреки ожиданиям услышали вполне классическую симфоническую музыку ― гармоничную, местами даже мелодичную и легко запоминающуюся, как «Лунная соната» Бетховена. Однако в ней были и взрывные пассажи с партией рояля, которую исполнял лично Кирилл Онисимович и за которую вряд ли бы взялся сам Рахманинов. В этой музыке угадывалось всё ― от большого взрыва и столкновения галактик до мерцания далёких, почти невидимых звёзд. Эта музыка была настолько сложна в исполнении и настолько завораживающе прозрачна, что когда она закончилась на записанных звуках капающей воды, зал долго не мог прийти в себя, и только через пару минут раздались первые аплодисменты. Кирилл Онисимович поблагодарил легким поклоном оркестр, и музыканты с достоинством покинули сцену. Композитор спустился в зал и тяжело опустился в кресло рядом с друзьями, коллегами и родными. 

―  Ну что ж, начнём, пожалуй, ―  произнёс райкомовский работник. ― Кто хочет первым высказаться, товарищи?

―  Этот дядя явно попутал дружеское обсуждение с партсобранием, ―  шепнула на ухо Лёнчику Варвара Юрьевна.

Первым попросился критик Блудов: 

―  Ты меня знаешь, Кирилл, я человек прямой и привык говорить то, что думаю. Нет, само произведение хоть и заумное, с привкусом авангарда, но красивое и вполне профессионально сложенное. Но Кирилл, дорогой, зачем в конце эта психоделика? Неприкрытая пинкфлоидовщина ― эти звуки капающей воды? Неужели нельзя было обойтись без них. Зачем брать пример с гнилого Запада? К чему? 

Вопрос нисколько не смутил Кирилла Онисимовича: 

―  Я подумал, что эти звуки очень правильно символизируют нашу Землю и ими достаточно логично закончить первую часть моего произведения. А западную поп-музыку я не слушаю, поэтому не понимаю, о чём вы говорите.

Великолепная акустика зала отразила лёгкие покашливания кого-то из членов комиссии, а представитель райкома продолжал председательствовать: 

―  А вы что скажете, Михаил Михайлович?  

Сухоруков поднял свои кустистые седые брови и, глядя в глаза партийному «тузу», твёрдо произнёс: 

―  Я кладу белый шар за сочинение Кирилла Онисимовича. А теперь, ― он посмотрел на часы и встал с кресла, ― разрешите откланяться. Извините, мне пора, ― и твёрдой походкой вышел из зала.

―  Ну, и кто ещё хочет положить белые шары этому произведению? Предупреждаю, голосуют только профессионалы!

Все, кроме партийных бонз и критика Блудова, подняли руки. Чувствуя беду своей многоопытной биографией, Шувалов встал с кресла, подошёл к райкомовцу и что-то стал нашёптывать ему на ухо, поглаживая лауреатский значок у себя на пиджаке. 

―  Ах, вот оно что! ― менялось на глазах выражение лица партийца. ― Так! Понятно! Ну, это совсем другое дело! ― Он оторвал ухо от уст Шувалова и теперь уже со знанием вопроса сделал заключение: Итак, товарищи, поступило предложение принять в целом первую часть симфонии Кирилла Лучевского и дать зелёный свет для продолжения этой нужной нашей великой стране работе. На этом всё ― заседание окончено!

Все стали шумно поздравлять Кирилла Онисимовича с успехом, а Гия Ашадзе тут же напомнил всем собравшимся, что в ресторане «Арагви» по этому случаю заказан банкетный зал. 

За ломящимся от яств с южным акцентом столом посреди заздравных тостов Лёнчик поинтересовался у Шувалова, что же он такое сказал райкомовцу, который, как по нему было видно, собирался запороть великий труд Лучевского. Оказалось, лауреат-орденоносец убедил властьимущего, что эта симфония посвящена нашим героям-космонавтам, недавно возвратившимся на Землю. Дело, как говорится, политическое, нужное стране, и так далее и в том же духе. 

Иногда взаимовыручка творческих людей была полезной для всех сторон, включая весь народ большой страны…