Вдаль чёрным бисером рассыпанная ночь…  

  

Ссылка на оригинальное изображение

Глава 15. 

Бывают такие моменты, когда всё идёт гладко. Не бойся, это ненадолго… 

Жюль Ренан

У Вероники Марковны жизнь тоже налаживалась ― не по дням, а по часам. 

На съёмках в Ялте она делила гостиничный номер с известной актрисой, снимающейся в главной роли. Вечером, после прилёта, когда она уже уютно устроилась в своей кровати, чтобы отдохнуть с дороги и прокрутить в голове сцену, ради которой и была вызвана на южный берег Крыма, в дверь настойчиво постучали. Вероника одёрнула китайский халатик, нащупала ногами войлочные тапочки и, поправляя причёску, пошла открывать. На пороге стоял красавец-мужчина в дымчатых, несмотря на время суток, очках, с бутылкой шампанского, коробкой шоколадных конфет и букетом благоухающих роз. Вопросом «Вы позволите?» дымчатые очки, от которых невозможно было отвести глаз, обволокли острый слух актрисы и, не дожидаясь ответа, вошли вместе со своим хозяином в номер растерявшейся Вероники.

― А Кузьминой нет, ― произнесла она, исподволь восхищённо разглядывая элегантно одетого мужчину с шёлковым платком на шее а-ля Андрей Вознесенский. 

― Я знаю, ― мило улыбнулся незнакомец, ― она сейчас на берегу моря с коллегами из съёмочной группы жарит традиционный шашлык и вернётся только утром. А я, собственно, к вам, Вероника Марковна.

― Ко мне? ― испытывая сладостный испуг, уточнила звезда третьего плана.  

― Да, к вам! Так сказать, лично познакомиться! ― его улыбка стала ещё шире и ещё более обворожительной. ― Меня зовут Игорь Радов. Я второй оператор нашего с вами фильма. А это вам, ― и он протянул букет цветов совсем растерявшейся Веронике. 

― О, какая прелесть! Благодарю вас, ― засмущалась актриса. ― Прошу вас, проходите, садитесь, я сейчас… 

Она лёгкой пташкой впорхнула в ванную, чтобы привести себя в порядок и переодеться. Через полчаса, выслушав коллекцию отборных комплиментов в свой адрес, Вероника пропиталась невероятной симпатией к своему внезапному гостю с повадками бонвивана и шармёра. Через час всепоглощающее вожделение охватило все потаённые уголки давно не востребованного тела молодой женщины. Через два часа розы в литровой баночке вздрагивали на столе в такт энергичным движениям оператора на задыхающейся от счастья актрисе.

Остаток ночи Вероника Марковна провела в блаженном сне ― на неизвестной планете среди фантастических цветов. Дорога до «седьмого неба» оказалась совсем не длинной: несколько приятных слов, столько же ласковых взглядов да пара минут физического удовольствия. Много ли человеку надо, чтобы взобраться на вершину удовлетворения или погрузиться в нирвану! 

По этой самой причине на первом съёмочном дне в кадре слёзы напрочь отказывались появляться на лице актрисы, тогда как дома, перед зеркалом, они текли ручьём, и ничто не могло остановить их потока. Режиссер сначала корил Веронику мягко: «Вы же профессиональная актриса, у вас слёзы должны появляться по первому щелчку, это же так просто, честное слово!» Потом он стал раздражаться, кричать и в конце концов пообещал избить бедную актрису до полусмерти, если она не заплачет сию же минуту. 

В это время к неплачущей Веронике подошёл вчерашний кудесник Радов и, делая вид, что измеряет рулеткой расстояние от камеры до лица актрисы, сунул ей в руку кусочек очищенной луковицы. Та мгновенно оценила ситуацию, отвернулась от переминающейся с ноги на ногу съёмочной группы и незаметно брызнула себе в глаза едким соком. Когда Вероника повернулась, слёзы заливали её лицо. 

― Так! ― заорал взлохмаченный режиссёр. ― Внимание! Приготовились! Мотор! Съёмка!

Всего одной дольки спасительного овоща хватило на несколько дублей, и рабочий день для Вероники Марковны закончился благополучно. 

Потом снова случилась романтическая ночь со вторым оператором, и снова был чудесный день, и опять ночь, и так продолжалось до самого отъезда Вероники домой. В поезде, глядя как белоствольные березки Среднерусской возвышенности сменяют постепенно черноморские пирамидальные тополя и кипарисы, она домурлыкивала песню Пугачёвой «Три счастливых дня», чтобы начать её сначала. С тех пор, где бы ни звучала песня примадонны, на губах жены Кирилла Онисимовича появлялась загадочная улыбка Джоконды. 

В театре как-то само собой тоже вроде стало всё получаться. Не без помощи своей покровительницы Вероника Марковна вполне прилично создала образ Катерины, да так, что даже не помышлявший о достойном втором составе Карельский, затаив дыхание, следил за игрой ещё вчера никакой актрисы своего театра. Теперь единственное, что раздражало его, так это участившиеся отъезды Лучевской на съёмки на один-три дня в разные уголки большой страны. Сама же Вероника Марковна хваталась за любую предложенную роль ― хоть третьей дамы за столиком в ресторане, хоть глухонемой старухи в каком-нибудь историческом фильме, где её вообще невозможно было узнать под слоем нанесённого грима. Зато в титрах эпизодов стала мелькать её фамилия ― В. Лучевская.

Через короткий промежуток времени предложения с киностудий посыпались одно за другим: роли, правда, оставались мизерными и почти без слов, но поступали они с такой периодичностью, что от некоторых приходилось отказываться за неимением времени. Случалось и такое, что Веронику, проходившую по коридорам киностудии, останавливали и с возгласом «О, это то, что нам нужно!» затаскивали в павильон, где уже вовсю шла съёмка. Её быстро гримировали, надевали костюм искомого персонажа, ставили на точку и быстро объясняли, что нужно делать: с репликой или без, одной или в группе помахать платочком, пройтись по диагонали павильона, либо ещё что-то незначительное... Бывало, дубли затягивались до поздней ночи, а иногда прихватывали её целиком. Это начинало утомлять. Сил вроде бы вкладывалось много, но отдача была неравноценной. Веронике хотелось большего, и она попросила свою театральную подругу устроить для неё хоть какую-нибудь средненькую роль второго плана, чтобы можно было разглядеть себя не в мелькании массовки. 

― Видишь ли, дорогуша, ― прожженная киноискусством дива открывала подруге одну за другой завесы индустрии ― даже небольшие роли в кино получить не так-то просто. Есть у меня, правда, один знакомый реж ― страстный любитель попадать под ещё незнакомое женское обаяние. Думаю, он может дать роль, но сама понимаешь, какой ценой. Вероника понимала, к тому же после прохвоста Зотова её уже ничто не страшило, поэтому согласие дала, не раздумывая. Поскольку войти в «парадное известности», не имея особого таланта, она не могла, оставалось проникнуть в него через чёрный ход. 

Отдавая должное, ход оказался не таким уж чёрным: получив удовольствие, она получила роль в экранизации пьесы Островского с довольно большими тремя сценами и ярким текстом. Фильм, правда, снимал не тот самый любитель клубнички, у которого она «проходила пробы», а другой, которому её передали. И вот здесь что-то нашло на Веронику Марковну. Она, почувствовав себя звездой, стала требовать к себе особого отношения: начались капризы на съёмочной площадке, беспочвенные претензии к обслуживающему персоналу, к ассистентам, оператору, автору сценария, да и к самому Островскому у неё появились вопросы. Режиссёр фильма по фамилии Хвосторубов довольно быстро оправдал свою фамилию. Ветеран киноиндустрии, увешанный множеством государственных наград, личный друг Пырьева, он был человеком суровым и принципиальным. Ворвавшись в гримуборную, где Веронике накладывали последние штрихи на образ купеческой дочки, он, еле сдерживая ярость, с ходу выпалил:

― Скажите, пожалуйста, как ваша фамилия, мадам? Вы, может быть, Любовь Орлова?

― Н-нет, ― широко раскрыв глаза, в испуге ответила Вероника. 

― Тогда, может, вы Фаина Раневская?

― Нет, я Лучевская, ― понимая, что сейчас её будут бить, по крайней мере словами, ёжась, ответила Вероника. 

― Вон!!! ― заорал Хвосторубов, направляя руку с выставленным указательным пальцем куда-то за пределы павильона. 

―Что? ― пискнула кинозвезда, вмиг почувствовав себя неудачницей.

― В-о-о-о-н, я сказал!!! ― чуть не выталкивая её взашей, неистовствовал режиссёр. ― И чтобы я этой фамилии больше никогда не слышал на Мосфильме! В-о-о-о-н!!!

Вероника сама не поняла, как очутилась на улице, возле проходной киностудии, в костюме девятнадцатого века и незаконченным гримом на лице. 

С тех пор сияющий мир кинематографа был закрыт для неё навсегда.