Вдаль чёрным бисером рассыпанная ночь…

Ссылка на оригинальное изображение

Глава 20
Женщины как никто умеют перевязывать раны, но ещё лучше – их наносить.
Жюль Барбе Д'Оревильи

Почти у каждого творческого гения есть свой ярый почитатель, готовый ждать годами, а то и десятилетиями, когда кумир обратит внимание на его недостойную сущность. Ну а если уж обратит, да ещё позволит приблизиться к себе на расстояние вытянутой руки, то влюблённая жертва решительно пойдёт за ним куда угодно ― хоть в Сибирь, хоть на казнь, хоть в ад кромешный. У Фёдора Михайловича Достоевского такой была Анна Григорьевна Сниткина, а у Кирилла Лучевского ― Амалия Викторовна Лескор.
На вид это была совершенно невзрачная личность, может быть, чуть даже мужеподобная, в которой всю красоту, включая фигуру и голос, взяло на себя лишь имя… Бывшая студентка консерватории, а ныне серьёзный музыкант, играющий в симфоническом оркестре партию виолончели, она имела настойчивый и твёрдый характер. Несмотря на молодые годы, Амалия, как считала она сама, уже давно любила Кирилла Онисимовича ― со студенческой скамьи, но никак не выдавала себя во внешних чувственных порывах, резонно полагая, что разрушать чужую семью ― большой грех, недостойный высокоорганизованного интеллигентного человека. Поговаривали, что предок её, французский офицер, пришедший в Россию с Наполеоном в 1812 году, сильно обмороженным попал в плен, был излечен русскими врачами, да в благодарность так и остался на нашей земле служить государю-императору Александру.
И вот свершилось! По филармонии хвостатой кометой Галлея пронёсся слух о разводе её обожаемого Кирилла с женой. Счастью этого несчастья для засидевшейся «в девках» среди симфонического оркестра Лескор не было предела. Однако гены далёкого предка то ли крепко спали, то ли, проделав «работу над ошибками», заставили свою носительницу сменить тактику в корне: Амалия не понеслась в безбашенную атаку, как её пращур на Бородинском поле, она спокойно и терпеливо осаждала неприступную крепость своего кумира, то поднося чашечку кофе во время репетиционных перерывов, то отыскивая нужные для него ноты, то напрашиваясь на мелкие поручения, которые выполняла с особой радостью. Одним словом, ей как-то удалось обратить на себя внимание великого маэстро. Обратить, но не более того.
Кирилл Онисимович, тем временем, не слишком спешил на прокрустово ложе новой любви. Развод с Вероникой Марковной вызвал у него по большей части изумление, чем переживания. Он даже не задумывался о том, что остался без крыши над головой: разницы, где писать музыку ― на раскладушке в комнате лучшего друга или в каморке при консерватории, ― он не видел в принципе. Главное, чтобы под рукой был инструмент. Ни о каких чувствах к женскому полу Кирилл Онисимович даже не помышлял. Куда больше ― у него есть МУЗЫКА! Что ещё нужно счастливому человеку?
Амалия Викторовна всё это прекрасно понимала и была готова принести себя в жертву любимому человеку, если надо ― отдать за него жизнь. Наведя справки по прежней жене композитора, она с удовольствием отметила, что является полной противоположностью этой взбалмошной бабе. Нет, не в смысле красоты (Амалия считала себя вполне симпатичной женщиной), а по характеру. Спокойная, уверенная в себе, в меру общительная, она знала, как многие незамужние дамы, что делать с перегоревшей лампочкой, как вбить гвоздь и вернуть некачественный товар в магазин без лишних вопросов со стороны администрации. Ровно так же она готова была к любым унижениям со стороны этого сокровища ― Кирилла, так опрометчиво выброшенного за борт семейной лодки этой дурой ― прежней женой.
Как говорится, вода камень точит…
Через некоторое время сверкающий бриллиант в оправе, её Кирилл Онисимович, стал здороваться со своей обожательницей. Чуть позже, попривыкнув к мельканию Амалии, он даже отпустил в её сторону пару неуклюжих комплиментов, посчитав их верхом красноречия, хотя, впрочем, оба остались ими довольны. Освоившись с её обществом окончательно и приняв за дружбу ухаживания Амалии Викторовны, он посетил её двухкомнатную, с высокими, с лепниной, потолками, квартиру на Ленинском проспекте, доставшуюся ей в наследство от бабушки. Но и там Кирилл Онисимович большее время провёл в позе роденовского «Мыслителя», витая в своих выдуманных мирах, куда вход посторонним был воспрещён. Не признаваясь себе самой и ни на что особо не надеясь, в душе Амалия возлагала большие надежды на эту встречу, поэтому надела припрятанный до лучших времён кружевной гарнитур, купленный на последних заграничных гастролях. Мало ли что… Но ничего не случилось. Ни внезапная, ни никакая другая страсть Лучевским в этот вечер не овладела. А свою, хоть и с трудом, но Амалия Викторовна смогла загнать в тюрьму долгого ожидания.
Тем не менее дело сближения двух планет музыкальной системы продолжалось. Казалось, что все Высшие Силы старательно замыкали вокруг них прочный круг.
Так случилось, что Амалия Викторовна повредила сухожилие левой руки, и о работе в оркестре можно было забыть навсегда. С такой, казалось бы, несерьёзной травмой можно было работать где угодно, но не на сцене филармонии. Амалия Викторовна скользила по коридорам храма искусств «призраком оперы» Ллойда Уэббера, ещё не веря в происходящее. Белая, как полотно, она проплывала тенью между пюпитрами на сцене и в партере зрительного зала между креслами, не находя себе места.
Видя страдания своей доброй знакомой, в душе Кирилла Онисимовича затеплились искорки жалости. Он незамедлительно отправился к директору филармонии и решительно потребовал от него обратить внимание на мучения Амалии Викторовны. Тот заверил звезду своего штата, что обязательно посодействует в трудоустройстве Лескор и подберёт ей соответствующую должность. Так Амалия Викторовна стала администратором филармонии и по совместительству начальником АХО, что по зарплате превышало её солирование на сцене. Но не это было главное. Она осталась при своём кумире, а значит, могла видеть его каждый день и общаться с ним столько же.
Кирилл Онисимович по-прежнему сутками пропадал за концертным роялем, сочиняя очередной опус на благо мировой музыкальной культуры. Нередко пришедшие ранним утром на работу уборщицы находили его крепко спящим в кресле зрительного зала или на банкетке просторного холла ― под портретами гениев классической музыки. Приняв должность администратора и немного освоившись, Амалия Викторовна принялась обустраивать своего благодетеля в стенах доверенного ей здания, ровно настолько, насколько это позволяло служебное положение. Первым делом она лично привела в порядок одно из забитых столетним хламом небольшое помещение под лестницей, так называемую бытовку, и обустроила её под вполне приличное жилище. Отмыла, почистила, наклеила весёленькие светлые обои, привезла с дачи большой раскладной диван, пару старинных стульев с высокими резными спинками, на которых, она была уверена, сиживал ещё её воинственный предок, а также деревянный столик и большое, в полный рост зеркало, которое нашло своё место у двери, чтобы, выходя из помещения, можно было бросить на себя оценивающий взгляд. Из собственной квартиры были принесены также предметы первой необходимости ― чашки, ложки-вилки, фарфоровый кофейник, электрический чайник вкупе с заварным, сахарница и прочие столовые инструменты, несколько облегчающие жизнь пока ещё холостого мужчины. Все остальные гигиенические принадлежности вплоть до ароматного земляничного мыла и туалетной бумаги Амалия Викторовна решительной рукой изъяла для своего кумира со склада АХО.
Теперь под бдительным присмотром соискательницы сердца композитора и в относительном уюте её Кирюша, как нежно про себя она называла возлюбленного, мог спокойно творить, хоть до скончания века. Однако таким временем не располагала сама Амалия…