9 июня 1775 года, дорога из Фима в Реймс.

Ранним утром, пока прекрасные пейзажи Шампани были окутаны густым туманом, стелившемся в низинах, пока роса еще не сошла с изумрудно-зеленых лугов, и пока утренняя прохлада не сменилась дневной духотой, из Фима, в сторону Реймса поползла вереница роскошных экипажей, окруженных знатными верховыми и конными гвардейцами. Из всех экипажей особенно выделялась огромная берлина, запряженная шестеркой лошадей, украшенная резьбой и едва ли не полностью покрытая позолотой. Сторонний наблюдатель, даже не имеющий возможности разглядеть ее поближе, понял бы, сколько труда и сил было вложено в это произведение искусства, весом более двух тысяч маров (полтонны в мерах весов современного обывателя) и стоимостью 50 000 ливров.   

Не менее блистательными были и ее пассажиры. Впрочем в данный момент они не были столь неотразимы. Один из них, Шарль, граф Д’Артуа, подтянутый, его можно было бы назвать даже стройным, с мученическим видом прислонил голову к стенке, обитой бархатом с геральдическим узором, и пытался уснуть. Спасаясь от утренней свежести, он по самый подбородок укрылся серым суконным плащом. Его светлые кудри выбились из под черного утреннего парика и покачивались в такт раскачивающейся кабины, а прямой, почти римский нос морщился от приступов набегающей тошноты, являвшейся неизменным следствием ночных возлияний.   

Другой, граф Прованский, ну или как его уважительно называли - Месье, полный настолько, что его можно было бы называть толстым, если бы не его высокий титул, сидел рядом, прижав руку с платком к губам. Лицо его было надменным, а в данный момент и слегка зеленоватым. Нет, у него не было похмелья, но он не терпел качки, а эта новомодная берлина, с ее кабиной, подвешенной на ремнях, нещадно болталась из стороны в сторону. Предусмотрительно заняв место у открытого окна, он пребывал в постоянной готовности вынырнуть в спасительный проем, дабы опорожнить свой желудок на дорогу, а не себе под ноги. Проклянув в очередной раз создателя этой адской машины, он с завистью посмотрел на сопровождающих их экипаж конных гвардейцев. 

Третий же, сидевший напротив, был среднего телосложения, с круглым лицом, и высоким лбом. Изредка поглядывая в окно, он подслеповато щурился, скорее по привычке, чем осознанно. Временами он поеживался от утренней прохлады, проклиная слишком тонкие для такого свежего утра кюлоты, но словно смущаясь этого, старался не подавать вида, что ему холодно. Этого скромного от природы человека звали Людовиком-Августом, и он был дофином Франции. Все трое были братьями, самому старшему из которых еще не исполнилось и двадцати одного года. Молодость, богатство и власть этой троицы во многом определяли ее досуг, большую часть которого составляли развлечения. И хоть дофин был довольно застенчив для подобного образа жизни, его младшие братья охотно играли роль проводников Людовика в мире веселья. И в этот раз о нескучно проведенной накануне ночи, свидетельствовало тяжелое амбрэ перегара витавшее, в кабине экипажа. 

Все трое молчали - раннее утро не располагало к беседам - каждый мечтал оказаться в теплой постели. Лошади прибавили ходу, по-видимому дорога пошла под гору, и серый плащ Артуа сполз на пол, отчего тот, не открывая глаз резким движением руки подтянул его, едва не хлестнув им Прованского по лицу.

- Господи, Боже мой! Шарло, где ты только взял эту дерюгу? - поморщился Месье.

- Отобрал у Орлеанского, а тот в свою очередь, по-пьяни купил его у одного из гвардейцев за десять луидоров, чтобы согреться - медленно и не открывая глаз ответил ему Артуа. 

Людовик громко усмехнулся, а прижимистый Прованский лишь страдальчески возвел глаза к небу - то ли от расточительности графа Орлеанского, отдавшего столько денег за какое-то рубище, то ли от непритязательности младшего брата, который не побрезговал этой дерюжкой.

- Держу пари, этот гвардеец не вышел сегодня на службу - вздохнул он.

- Он опять закатывает глаза? - спросил Артуа. 

- Угадал - кивнул в ответ дофин.

Шарло повернулся к Прованскому, и пристально посмотрел на него из под полуприкрытых век сонным взглядом.

- Мой дорогой Месье - начал Артуа - когда вас колотит от холода, то любая суконка в этот миг покажется вам горностаевой шубой. Тем более - он покосился на Людовика - судя по цене, это не суконка, а вполне себе приличный плащ. А мне помнится, в Вашем гардеробе есть плащ купленный за те же самые деньги, так что не побрезгуйте, составьте мне компанию - Артуа сделал вид, что собирается накрыть краем плаща колени графа Прованского, и тот в ужасе отпрянул. 

-Ну тебя к черту, Шарло! И плащ мой стоил дороже - подумав, Прованский добавил - двенадцать луидоров! 

- Что там у нас с завтраком? - пробормотал Людовик, и высунувшись в окно окликнул одного из верховых драгун Королевского ведомства - Друг мой, далеко ли до Мюизона?

- Будем там через два часа, Ваше высочество!

- Передайте, чтобы сделали там остановку. 

- Слушаюсь, Ваше высочество!

Месье усмехнулся. 

- Высочество! Послезавтра ты уже будешь полноценным величеством! 

На что дофин Франции лишь слабо махнул рукой, мелькнув при этом белоснежной кружевной манжетой. Быть королем ему совершенно не хотелось, но людям его положения выбирать не приходилось. 

Солнце уже взошло над холмами Шампани, и первые его лучи скользнули по ровным рядам виноградников и сквозь окно устремились в кабину кареты, угодив прямо в глаза графа Д’Артуа. Тот лишь чертыхнулся, и, видимо, смирившись с тем, что поспать ему не удастся, к неудовольствию Месье отбросил плащ и насколько позволяло свободное место, потянулся. 

- Через Мо и Шато-Тьери поехать было нельзя? - спросил он, изучая через окно окрестности - уже бы давно были в Реймсе. Там прекрасные места и есть пара виноделен по пути, охотились, бы или просто напивались.  

- Благодаря любимцу его Высочества, Тюрго, нам теперь не рады в Шато-Тьери - хмуро ответил Месье - уже лучше стоять в толпе восторженных горожан,  чем среди разъяренной толпы. Шарло удивленно вскинул брови:

- Я думал всех зачинщиков мучных бунтов переловили...

Людовик тяжело вздохнул, и не глядя на Прованского, пояснил Д’Артуа:

- Благодаря любимцу моего Высочества, мы сэкономили более 4 миллионов ливров в год, отпустив цены на хлеб. Не его вина, что на этот год выдался неурожай. В любом случае, я выдал ему carte blanche для устранения последствий бунта, с чем он прекрасно, на мой взгляд, справляется.  И - теперь дофин перевел свой близорукий взгляд на Месье - я бы напомнил нашему брату, что предшественник мсье Тюрго - аббат Тэррэ, был человеком противоположных взглядов в делах управления государственными финансами, и этот его подход опустошил нашу казну… 

Некоторое время все трое ехали молча, слушая негромкие разговоры следующих рядом с берлиной драгун. Месье очень многое хотелось сказать Людовику по поводу Тюрго и его эдиктах, от которых пострадали многие знатные французы, включая и его самого, когда одним росчерком пера, все парижские мукомолы избавились от необходимости носить людям Прованского мзду, за право диктовать пекарням цены. При этом, вступать в полемику с братом не хотелось. Впрочем Д'Артуа был прямолинеен как кавалерийский палаш, и по простоте душевной снова затронул эту тему.

- Как видите, Месье, наш дофин, несмотря не те неприятные минуты, которые ему пришлось пережить, столкнувшись лицом к лицу с разгневанной толпой, все таки уверен в своем protégé. 

Воспользовавшись представившейся возможностью высказать свое мнение, Прованский таки заявил о наболевшем.

- Думаю мы еще не раз скажем Морепа “спасибо” за этого выскочку и его эдикты. 

Дофин хотел было возразить, но задумался.  В брюзжании брата было рациональное зерно. С тех пор, как он прислушался к мнению своих доверенных друзей и наставников - графа де Морепа и аббата де Вери, назначив Тюрго министром, страна не знала ни минуты покоя. Эта его энергия, эта уверенность... Она его здорово подкупила в свое время. И он, надо отдать ему должное, верен себе по сей день. Он засыпает дофина бесчисленными проектами эдиктов, предложений, расчетов. Какие-то из них весьма неплохи, какие-то чересчур смелые, или пожалуй, правильнее сказать, вольнодумные. Взять, хотя бы, его предложения по изменению коронационной клятвы! А что стоит инициатива, экономии ради перенести процедуру коронации в Париж? Попрать тысячелетнюю традицию… Это уже, право, moveton… Упаси Господь… Или его работа над упразднением гильдий… Да, это приносило пользу, в виде налоговых поступлений и экономии, но оправдана ли была цена всего этого? Казалось, что Тюрго разменивает те ценности и институты французского государства, на которых испокон веков стояла монархия, на звонкую монету. А эти его заигрывания с ростовщиками? Ведь рано или поздно, он принесет ему очередной эдикт о гарантии прав ростовщиков, или что-то в этом роде. Людовика обуревали противоречивые мысли, но прийти к какому-либо внятному умозаключению, по этому поводу, ему было не суждено. 

Экипаж вдруг остановился как вкопанный. Снаружи послышался шум, и нервные окрики капитанов. Все трое пассажиров ощутили невнятную тревогу. Месье выглянул в окно, отодвинув в сторону бархатную шторку. Перед его взором по направлению к голове процессии, на каком-то гнедом жеребце, видимо позаимствованном у кого-то из драгун, пронесся принц Конде. Гвардейцы суетились, пытаясь выстроить нечто, напоминавшее каре.

- В чем дело? - воскликнул Прованский, обращаясь ко всем солдатам, что могли его услышать.Ответ не заставил себя долго ждать.

- Бунтовщики Ваше высочество! Дорогу на Мюизон заняли бунтовщики!