На крышах

     Если долго смотреть на город, в голову придут странные рифмованные мысли. Потому все мои стихи зыбкими эмбрионами появляются на крыше. В каморке рядом с комнаткой для пуджа они обретают позвоночник, записанные в красивую тетрадь. До последнего муссона я делила комнату с братом. И хотя ему было всё равно, кровь приливала к лицу, когда я писала. Особенно, если я делала вид, что выполняю уроки, а сама строчила про Ахмада Фархана – милого Фару.

    Взято в кольцо горло,
    О восемьсот богов,
    Всё я приму покорно,
    Если это любовь.

     На самом деле моя каморка и есть часть комнаты для молитв, просто отгороженная шкафом. Она тесная, в ней только половина окошка – остальное скрыто безобразным шкафом. В окошко виден край балкона госпожи Кумар. Большую часть дня она курит и сушит на солнце волосы, смазанные кокосовым маслом. Улица такая узкая, что дым её папиросы наполняет каморку, как туман. Кокосовое масло стекает госпоже на виски.

     Утро в моем квартале –
     Розовое лицо.
     Шторы качает, тает
     Индии синей сон.

     Надо сказать, что и комната для пуджа уже таковой не является. Вчера я проснулась от страшного грохота, потому что жена брата, Ракхи, затаскивала туда сломанные стулья, кресло без ножки, разные коробки.

— Вот и отлично, будет кладовка! – сказала Ракхи, сдувая чёлку со лба, и подмигивая мне. В крошечных шортах и майке, с коротко остриженными волосами она походила на мальчишку, что продаёт газеты у поворота на проспект.

     После этого, конечно, разразился страшный скандал. Мама плакала и кричала, а когда Тарун – мой брат – пришёл с работы на обед, упала в обморок на диван. Ракхи мрачно, но твёрдо говорила, что не собирается жить среди старья.

— Вы, тётя, должны сказать спасибо, что я не выставила это всё на тротуар.

   Папа только раз выглянул из-за газеты, кашлянул и сказал: «Индийцы стали чересчур следовать американской культуре». На что Ракхи ответила: «Что плохого в американской культуре, дядя?». Она всегда называет родителей безо всякого почтения, как лавочников. Они с братом положили рис с цыплёнком, и ушли к себе. Мама ещё очень долго плакала, а потом мы пошли на базар покупать новые кастрюли. В нашей семье все чистые вегетарианцы, а Ракхи своими куриными карри «осквернила всю посуду в доме». По дороге мама рассказывала каждому встречному, как нам не повезло. Тем временем мои мысли, как всегда, если я не сплю, утекали к Фару. Я прекрасно знаю, что моим родителям не пережить, если я буду с ним. Но мечты как будто тлеют всё время, а потом вспыхивают сами собой. К тому же, вся эта свистопляска с Ракхи совершенно ослабила внимание ко мне. Мы с Фару, как в детстве, можем снова видеться на нашем месте.

     Кстати, я уверена, вы думаете, что мой брат решился на любовный брак. Ничего подобного, это была устроенная свадьба! Страсть затмила ему глаза. Мы пришли в дом на обычную встречу познакомиться с семьёй невесты (я очень просилась, и меня тоже взяли). Эти милые, скромные люди тихо беседовали с нами, как вдруг вошла Ракхи в красном коротком платье. Села в кресло ногу на ногу, темнокожая, как деревенская далитка, совсем не красивая. Но как же она посмотрела на Таруна! Айшвария Рай собственной персоной.

     После этого он сказал, что женится только на этой девушке или не женится вообще. Наотрез отказался ходить на другие смотрины. Родители сдались, они-то считали, что после свадьбы Ракхи присмиреет. Но, как видите, она чувствует себя хозяйкой в доме. А Тарун делает всё, что она скажет, будто кобра под дудочку заклинателя змей.

     Заклинатель кобр в пыли базара,
     Жаркий день скользит легко.
     Чёрный-чёрный от загара,
     О, бродяга Раджастана,
     С коброй делишь молоко.

    В нашем доме каждый день битвы. Ракхи страшная феминистка, она борется за настоящие и придуманные права. Но говорю вам, для меня это всё только на руку. Пока они кричат одновременно с вечерним сериалом, я потихонечку выбираюсь на крышу. Здесь сохнет бельё, но я за него не прячусь. В это время все соседи смотрят кино, как заколдованные. Я спокойно перебираюсь по крышам в мусульманский квартал, который сливается с нашим воедино.

     Фару на нашем месте щурится от солнца, которое медленно растекается в пыльном мареве. Он смешит меня, как в детстве, когда никому не было дела до того, что мы играем вдвоём. Шумные наши дома, и нескончаем гул нашего города. Город простирается без края в шафранной дымке, но место с видом на мечеть кажется самым тихим и спокойным на земле.

    Чаще всего мы говорим о том, как сбежим к океану, хотя в душе мы оба знаем, что никогда не решимся на такое. Мы даже не представляем, что нас ждёт. Тёмная фигурка появляется на балконе минарета. Глубокий и чистый голос растекается над крышами, густо наполняет пространство всюду, и над моим домом в индуистском квартале. В этот час нас могут заметить, и я с ловкостью обезьянки перебираюсь на нашу крышу. Ракхи в чалме из полотенца курит за разноцветными прямоугольниками простыней. Она подмигивает мне и улыбается, словно говоря: «Милые мои, меня не сломать!»

   В бывшей комнате для пуджи, утопая в счастье, я пишу на полу в тетрадь на языке урду, которому меня научил Фару.

     Девочка на лунном шаре,
     Азиатская душа!
     Ночь идёт в твоем квартале,
     Мысли странников шуршат.

     Улица мгновенно погружается в полную темноту, и только луна висит над крышами словно хрустящая лепёшка роти.

Эта зарисовка о семейной жизни была написана для сообщества "Волшебная Индия", основано на реальных событиях из жизни нескольких семей)