Тито и комары

— Тито, твою мать, ты что делаешь?!
— А вы как думаете, Консильери? Становлюсь частью семьи.

В семейном склепе было невероятно душно, и тонкие лучи фонариков с трудом пробивались сквозь плотную темноту. Гроб недавно скончавшегося Дона покоился в еще не заложенной нише, а рядом стоял Тито — обычный мафиозный солдат, еще вдобавок и мексиканец. В руке у него был открытый нож-«бабочка», а с губ капало что-то подозрительно черное.

— Тито, ты всегда был толковым парнем. У тебя есть шанс оправдаться. Но лучше бы тебе справиться побыстрее, а то парням не терпится пустить в ход оружие.

Двое «парней», стоявших по обе стороны от Консильери, были матерыми, закаленными бандитами, но и им было ощутимо не по себе. То ли само вторжение в последнее пристанище мудрого и властного Дона будоражило их набожные мафиозные души, то ли мистическое спокойствие Тони, который спокойно утирал рот тыльной стороной руки и не торопился с объяснениями.

— Консильере, вы же понимаете, что следующим доном должен стать я…
— Ты?! Тито, мальчик мой, тебе моча в голову ударила? Ты же питчотто, маленький человек в Семье. Да еще и не сицилиец…
— Вот эту-то проблему я только что и исправил!

Тито оживленно жестикулировал, размахивая окровавленными руками, с тускло отсвечивающего лезвия во все стороны летели темные капли.
— Этот подонок Джованни едва ли старше меня, и уже стал доном!.. При этом я провернул столько дел для Семьи, что ему и не снилось! И тут, после вашего решения, Консильери, я вспомнил о традиции нашей семьи…
— Мы — не твоя семья, Тито!
— …о традиции нашей семьи, Консильери, ставить золотую чашу рядом с телами почивших в родовом склепе. Раньше мне не приходило в голову, зачем…
— Он знает, Консильери, — хрипло заметил один из гангстеров. Его палец на курке начал судорожно подергиваться.
— Что за неуважение: наводить пушку на своего дона, а, Джонни-бой? — издевательски спросил того Тито. В следующее мгновение склеп озарился частыми вспышками выстрелов.

— Прекратить! — во всю мощь легких закричал Консильери. Лучи фонариков зашарили по стенам склепа, но находили лишь кое-где побитую пулями кирпичную кладку.
— Он успел выпить Крови. Уходим, — коротко приказал он. В следующее мгновение раздался влажный всхлип, и ближайший к нему гангстер медленно осел, хрипя и булькая.
— Тито, прошу тебя, хватит! — Советник сложил руки в молитвенном жесте. — Ты не понимаешь, что делаешь, это всех нас погубит…

Второй солдат принялся палить в пустоту, размахивая фонариком вокруг себя. Консильери упал на пол, спасаясь от шальной пули, его котелок отлетел куда-то в сторону. На теле беснующегося мафиози один за другим появлялись широкие, влажные порезы. Раздались глухие щелчки, и он с воплем ярости отбросил бесполезный револьвер в сторону. По его грудной клетке прошла алая полоса, он как-то странно, неестественно надломился и рухнул, слабо подергиваясь.

— Тито, о, Тито… — причитал Консильери, не поднимаясь с холодного пола гробницы.
— Теперь у вас нет выбора, Консильери, — прошептал невидимый голос у него над ухом. — Я забрал у Джованни то, что принадлежит мне по праву.
— Синдикат не станет мириться с этим, Тито, мой мальчик. Он разорвет всех нас на куски. Старейшие семьи Италии привезли с собой свои ритуалы в эту Богом забытую страну, и никто не сможет тягаться со всеми ними одновременно.
— Я теперь тоже сицилиец.

На плешивую голову Консильери медленно опустился потерянный котелок. Тот медленно встал и машинально, как неживой, оправил помятые брюки.
— Сделанного не воротишь. — Медленно, с расстановкой произнес он. — Я добьюсь отправки Джованни на остров под каким-нибудь мнимым предлогом. До его возвращения, которого, разумеется, не случится, мы назначим тебя… вас, сотто капо, заместителем дона. Это все, что я могу для вас сделать сейчас… дон Тито.
— Хорошо. Спасибо вам, Консильери. Я знал, что вы — разумный человек.
Голос из темноты звучал радостно и хищно, в нем было что-то крокодилье, одновременно знакомое и непривычное многоопытному Консильери. Он медленно отвернулся и принялся медленно подниматься по лестнице, аккуратно перешагивая через остывающие трупы. Когда он закрывал дверь в склеп, до него донеслись отвратительные звуки раздираемой плоти.

Несколько дней Тито бродил в темноте среди давно упокоенных старых Донов и недавно — его бывших партнеров по карточным играм и походам по борделям. Ежесекундно он сдерживал назойливое желание выйти из склепа и обрушить тяжесть своей длани (а мыслил он себя именно в таких категориях) на надменный, докучливый синдикат. Он прекрасно ориентировался во тьме, но не мог разглядеть ни рук своих, ни ног. Лишь что-то бьющееся и красное уголком глаза, когда обращал взгляд туда, где предположительно были ноги. Иногда он слышал возню и скрежет за стенами склепа, и радостно, как пес, ожидающий хозяина, носился кругами по узкой зале, но Консильери не появлялся. Тито списывал это на невероятно обострившийся слух и ждал, полагая, что старый советник понимает, какой будет плата за непокорность. И много долгих, долгих часов прошло, прежде чем наконец заскрипела заветная дверь.

— Консильери! — радостно крикнул Тито, и удивился звуку собственного голоса: какого-то трубного и разветвленного. Но он не услышал шагов: лишь звон разбиваемого стекла и оглушительный грохот.

— Консильери?.. — угрожающе переспросил он, в один прыжок сократив расстояние между собой и дверью. Та была вся в трещинах и ощутимо продавливалась чем-то снаружи. Пожав плечами (по крайней мере, попытавшись повторить этот жест), Тито толкнул дверь. Та не поддавалась. Он надавил сильнее. Дерево жалобно затрещало. Он ударил со всей силы, пробив дымящуюся дыру. За ней был лишь сплошной массив щебня и шлака. Тито принялся яростно раскапывать засыпь, но не успевал сравняться по скорости с тем, что по звукам напоминало несколько работающих эскаваторов.

В шуме и пыли он не сразу расслышал нарастающий и становящийся постепенно оглушающим звон мириад маленьких крыльев. Он медленно обернулся и скорее ощутил, чем увидел огромный рой насекомых, облепивших его со всех сторон. Он недоуменно оглядел свои обретшие видимость под живым ковром руки, внимательно рассмотрел неумолимо надувающихся комаров… И понял все, но что он мог сделать против тысяч и тысяч крохотных жал?

Когда склеп откопали заново и ко всему безучастные гангстеры аккуратно собирали в стеклянные банки насосавшихся комаров под светом мощнейших софитов, Консильери вновь почтил своим присутствием склеп. Долго и внимательно он разглядывал странное, еще дышавшее существо, лежавшее перед ним: тонкую, словно высохшая кожура, пародию на человека. Сквозь облетевшую от легчайших дуновений воздуха оболочку было видно непомерно разросшееся сердце, обросшее щупальцеобразными отростками. Не сказав ни слова, он достал свой миниатюрный «дерринжер» и пустил в него пулю. Существо дернулось и замолкло.

В тот вечер Джованни был особенно беспокоен. Консильери затеял бессмысленную стройку во внутреннем саду, прямо рядом с семейным склепом, и его вхождение в права наследования Семьей все откладывалось. Он отошел от окна и сделал очередной глоток из бокала вина. Что-то попало ему на язык, и он брезгливо, кончиками пальцев выудил это из своего рта. Он долго, внимательно рассматривал невесть как попавшее туда тельце комара и собирался уже опорожнить бокал прямо в окно, как услышал тихий, спокойный голос своего Консильери:
— Допивайте, дон Джованни. Настал день, которого мы все ждали.