Интервью Мадины Саральп для подкаста «Мои 90-е»

Всем привет! Это подкаст «Мои 90-е» с Мариной Гурьевой.Сегодня у нас в гостях Мадина Саральп - художник, модельер, с корнями черкесской культуры. В начале 90-х она сделала свой выбор профессии и настояла на нем в определенных обстоятельствах. В середине 90-х она сделала модным черкесское платье, которое стало желанным предметом одежды в каждом адыгском доме в России и зарубежом. Как это получилось — узнаем из подкаста.

Можете вы вспомнить конец 80-х: где вы были, что вы делали, чем вы занимались?
— Конечно, я в конце 80-х впервые была в Ялте. Это был все-таки такой портовый город и мы понимали что там люди живут немножко другой жизнью, не такой провинциальной как мы. И это был период огромного дефицита всего и этот город был в отличие от, допустим, Нальчика Кабардино-Балкарии насыщен каким-то интересным товаром в том числе модным на тот период: это были и ткани, и журналы мод, и какие-то невероятные духи. И это был первый мой показ мод. Это был небольшой дом отдыха, в который я приехала по молодежной программе и там были ребята со всех республик. У меня были девочки из разных республик которые демонстрировали первую коллекцию. Коллекция была сшита из того что я привезла собственно для себя. Первые заказы будучи там я получила от этих наших воспитателей, и мне приносили ткани я уже им рисовала модели из их ткани, и впервые с ними я выехала в невероятный дом ткани, где они мне показали, что оказывается в стране в каких-то местах не было дефицита. И мы купили несколько десятков метров ткани. Я помню что мы сидели и рисовали. В общем это было здорово на самом деле.

А ваша первая коллекция из каких моделей состояла? Она чему была посвящена?
— Это был сезон весна и по сути ткани были все натуральные, невероятно натуральные, сейчас таких тканей нет. И я помню, когда мы их покупали запах особенный стоял от этих тканей, когда ты их раскрываешь, паришь, утюжишь, всегда стоял какой-то невероятный запах или хлопка, или шерсти..

А ваша любимая модели из этой коллекции?
— Я помню один такой жакет, он был шерстяной и почему-то он был с этноорнаментом, что на тот период было совершенно не актуально вообще. И я помню что это был жакет, который сейчас я бы с удовольствием хотела бы рассмотреть внимательно, потому что сделанные аппликации были лицо-изнанка совмещены и лицо-изнанка работали одинаково. И я понимаю, что сейчас это тоже модно.

…

Первый показ он был успешным?
— На самом деле, я думаю, что да. И честно говоря, меня это вдохновило, потому что когда ты находишься в контексте своих друзей и знакомых, ты не испытываешь серьезного комплекса, вроде бы к тебе все относятся «да ты молодец, ты сможешь».

А здесь, получается, ты в контексте другой культуры, другого восприятия. И вдруг это всем интересно, так мало того, еще и какую-то часть смогла реализовать. Слово тогда «продать» это вообще не должно было звучать. Конечно я почувствовал наглую такую, в хорошем смысле, уверенность. И вообще, всегда надо сказать, что шаг в сторону к себе ты делаешь через то, что другие принимают то, что ты делаешь, особенно для дизайнера, очень важный момент, когда то, что он носит или то что он одевает или то что он предлагает, востребовано не просто близким кругом людей, а людей из другого контекста другой, культуры, другой традиции.

…

Свою первую коллекцию вы создали будучи школьницей?
— Нет, я тогда училась, было такое швейное училище. Кстати говоря, я ушла со школы в восьмом классе. С восьмого класса у нас было швейное училище, я безумно хотела шить, и я знала, что в том году один из лучших преподавателей по шитью, портной мастер набирал курс. И я попала именно к ней. Я невероятно хотела попасть именно к ней. И в частности, надо сказать, что у нас совершенно был такой творческий тандем с преподавателем Вера Васильевна Веприкова. Она очень много лет преподавала, и когда я заканчивала, я понимала что я хочу дальше уехать в Петербург.

…

Вы возвращаетесь Нальчик и?
— Я возвращаюсь в Нальчик и тут начинается такая, скажем легкая, драматическая часть моей жизни, потому что я собралась поступать по специальности, продолжать учиться дальше и тогда дизайнеров не было, они назывались художники-модельеры. Я решила поступить на художника-модельера, на что мой отец категорически воспротивился. Воспротивился потому что надо было уезжать из города, поскольку я ребенок из национальной семьи и у нас традиционно девочка на Кавказе в идеале должна оставаться в семье, а не уезжать куда-то на 5-6 лет. В результате в угоду своим родителям, в адрес этой традиционной культуры, традиционной в хорошем смысле, я осталась в Нальчике, поступила на отделение физико-математического факультета. И к концу года у меня началась жуткая депрессия, потому что я не понимала, что я там делаю, почему я ставлю опыты какие-то в какой-то лаборатории физической. Я не понимала реально что я здесь делаю, и чем больше я находилась там, тем больше я понимала, что я хочу заниматься дизайном, потому что оправдывался каждый мой выход в университет тем, что одевался какой-то новый наряд. Это привлекало ко мне какое-то внимание студентов, и в том числе, это всегда было компиментарно в мой адрес играло такую роль, что преподаватели ко мне относились очень снисходительно.

…

Очень интересный момент, я его часто вспоминаю, он сыграл большую роль. У моего отца был ближайший друг детства, он был великолепный хирург, его знали в республике очень многие. Его слово было всегда убедительным для меня и папа собрал худсовет, на котором я, да, так называемый совет от слово «худо».
Потому что когда ребенок принимает самостоятельные действия в традиционной семье отец или мать напрямую не воздействуют на своего ребенка, это часть нашей традиции, а приглашают очень уважаемых людей вообще для всей семьи и обсуждается этот вопрос. Почему так сложилось, я собрала уже документы, отправила их в Петербург на поступление, а мои родители об этом узнали постфактум. То есть я уже две недели не ходила на занятия, а при этом я выходила из дома, возвращалась, общалась со своими друзьями. Серьезно. Это была такая маленькая революция.
И когда мои преподаватели просто позвонили и сказали почему она не ходит на занятия, она сессию сейчас не закроет и мы ее оставим фактически вот как бы не закрытым. Естественно, возник скандал в доме, все узнали, что я втихаря забрала документы, что я их отправила в Петербург. Для родителей это был шок.

…

У нас не принято прямо разговаривать с отцом, при том что есть доверительные отношения, теплые, но каких-то, все из контекста, как-будто все между строк, какая-то недоговоренность, я им достаточно прямо намекала на то, что я собираюсь уйти. Примерно так: пап мне там не нравится, как ты думаешь, вот если бы я забрала документы, а я мне кажется, я смогу учиться в другом вузе, но прямо ты этого не говоришь, понимаете. Значит, папа собирает худсовет папа собирает худсовет от слова «худо», и все долго со мной разговаривают.

А сколько человек пришло?
— Три человека, это папины друзья. И вот за этим дружественным столом тебе говорят, девочка ты не права, ты, во-первых, оскорбила родителей тем, что ты принимаешь самостоятельное решение без ведома. А, во-вторых, мы настаиваем на том, что ты должна остаться в городе учиться здесь, у нас вообще так принято и так далее. На что я ответила: поверьте мне, что бы со мной не случилось, если в моей жизни вот это не произойдет, как я предполагаю, вы меня предупредили, я вас услышала и я вам честно говорю, что никогда никого я не буду упрекать в том, что меня не предупредили. То есть вы меня предупредили и на что вот этот папин друг, покойный, он сказал: «Я верю ей и отпускайте». И вот этот аванс большой, выданный мне, конечно, тоже сыграл большую роль. То есть это не было капризом и они это осознали. Дальше я всегда была им благодарна за этот разговор и за это свое обещание. Потому что это обещание тоже давало мне какую-то необходимость состояться.

…

Я приехала в Петербург и занималась на подкурсах полгода. И я не добрала один единственный балл, мне было невероятно обидно. И когда я вернулась, я еще раз благодарна своему отцу за то, что он сделал все, чтобы убедить меня, что мне уже не надо возвращаться в университет, раз я приняла это решение, хотя у меня был академический отпуск, он сказал: «Поезжай в Ставрополь». В Ставрополе был такой техникум технологический, который меня автоматически брали с этими документами, с этими баллами. И папа отвез меня сам туда и я осталась. Отделение выпускало художников модельеров. А поскольку у меня была жуткая аллергия, меня сразу оставили работать в творческой лаборатории. То есть все дети уехали собирать яблоки, а я осталась работать в лаборатории в технологическом техникуме. И в результате я попала в первую же коллекцию, которая создавалась со своими дизайнерскими находками и называлась она «Белые горы». И вот так я получила первый приз, будучи только зачисленной на первый курс технологического техникума.

…

Я еще раз благодарна этой системе советского образования. Я счастлива, что я поступила сразу не в ВУЗ. У меня было швейное училище, научилась делать то, что выпускники вузов даже не то что не умели, они даже не предполагали, что это возможно делать в таком возрасте, то есть в конце уже первого, второго курса, я делала заказы отшивала заказы солидным взрослым людям. А это уже обязывает тебя, ты чувствуешь клиента, ты понимаешь какой он, ты знаешь его требования.

Какое это год?
— Я сейчас скажу. Это был где-то 91-92-й год. Я попала на первый-второй курс и нам преподаватели говорили по политэкономии, что ребята скоро начнется другой мир, вы увидите такое изобилие товаров в магазинах, у вас будет все. И вот когда мы говорили о том, что как это вообще возможно, такое изменение рынка и всего, и они нам говорили, он сам, что авансом уверен, что вы скоро станете очень нужны, вот вы будете вы будете востребованы, только научитесь зарабатывать деньги.

…

Так случилось, что я закончила этот техникум и вернулась сюда в Нальчик. В Нальчике и я была одной из первых, кто начал создавать одежду для того, чтобы ее реализовать. В моем таком фундаменте внутреннем, всегда было отношение к любой вещи к предмету, что она должна приносить радость другому, то есть я очень легко оставалась с этими вещами, которые я делала.

** А откуда такое легкое отношение к я продаю и покупаю?**
— Мне кажется, это просто во мне. Это не потому что я хотела быстрее разбогатеть или нажиться на ней. У меня вообще даже мысли не было, я понимала, что избавляясь от какой-то вещи на ее место обязательно приходить что-то новое.

…

Вот сейчас я могу сказать, что это такое жонглирование какой-то идеей-концепцией, но это идея-концепция, на самом деле, родилась в этих 90-х, и вот этот стиль, который на сегодняшний день стал модным и желание идентифицировать себя, у меня оно сформировалось в 90-х.
Бессознательно, как вы сказали, чтобы впервые этномотивы использовали уже в первом жакете, который еще в Ялте. А как вы пришли к осознанию, что я сейчас создаю полностью всю коллекцию в этностиле или я хочу попробовать?
— Это скорее предчувствие того, что должно произойти, желание сделать то, что еще вроде бы не пришло. Это такой ключ, который у тебя висит на шее при рождении и ты его носишь, долго ищешь эту дверь, у многих просто многие годы уходят на поиск этой двери, у меня и ключ и дверь сошлись перманентно. И яркий пример тому, подтверждение, что вот моя сестра старшая, она уже была замужем и жила в Москве.
И вот когда мы дом этот уже открыли, она мне вернула, подарила письмо 14-летней Мадины, которая ей пишет «я хочу стать художником-модельером, а я хочу шить национальные платья» в 14 лет.

А вы можете вспомнить, насколько этот стиль был в Нальчике в то время? Где была культура Адыгеи?
— То есть как она себя была на самом деле тогда антимода. В советский период, было так называемое такое понятие «фирменный стиль». Это сейчас смешно звучит, но мы тогда серьезно, это фирменная вещь, что это значит: это привезенное из-за границы, хорошо сшитая где-то не в России, не в Советском союзе вещь. Тогда это было национально — это что то почти убогое, понимаете, что-то почти такое, что нужно забыть. Не серьезно, после первой выставки, которую я сделала даже в Нальчике, вдруг я услышала такой вопрос: «Зачем ты это делаешь? Это же не модно». Мне было сначала обидно, а потом я поняла, это очень важный вопрос, потому что вот как то собрание и где мне надо было сформулировать свою задачу, точно так же я сформулировала свое кредо творческое навсегда, я сказала: «Я родилась и умру Кабардино-Балкарии и этого никто не отменит».

…

Возврат национального костюма в нашей республике на сегодня — это некий культурный феномен, потому что традиция ношения одежды она вернулась, а вместе с тем, вроде бы, вымывание языка идет. Это тип возмещение одного другим, вернее замещение, причем это не эрзац подмена, это один из одна из возможностей в мире глобализации ощутить вот эту свою корневую систему. И если брать любую культуру, любую философию любого народа, какие три точки основ жизни остаются: это рождение, смерть и между ними свадьба. Почему свадьба — это переход из одного жизненного пространства в совершенно другое, это статус, когда из человека за которого отвечали, ты переходишь в человека, который начинает отвечать за свое будущее, за будущее своих детей. И в этом контексте, конечно, свадебная мода это для европейцев, наверное, праздничный костюм или костюм для торжества. В нашем случае это особенная часть традиции, которая является звеном с одной стороны глубокая часть, нижняя часть, корневая — это национальная культура. С другой стороны это переход в социальный новый статус, это некое действие, событие, которое в твоей жизни оставляет огромный след эмоциональный. это не просто вечеринка с тортиком там еще, вот это собирается род, это благое пожелание в адрес этой женщины. И в нашей культуре в адыгской да и вообще в кавказской культуре, весь язык благопожеланий, вся эта магия складывается, весь этот ритуал складывается вокруг женщины в этот день, она на пьедестале. Кавказ это не восток. На Кавказе женщины занимают абсолютно такую высокую, высокостатусная у ней позиция. И за ней зафиксировано всегда право быть равнозначной мужчине. И, кстати говоря, если вы посмотрите на наш костюм, он зеркальный мужской и женский. Здесь нет женщины подавленной или женщины эротичной, которая хочет очень понравится мужчине, нет.

…
Но собственно свадьба не с первой же коллекции появилась?
— Дело в том, что я сама выходила замуж в первом в стилизованном платье, которое для себя сшила.

Какой год?
— Это был 95-й год. И в 95-м году, конечно, таких стилизованных платьев светленьких, беленьких адаптированы по силуэту, по структуре ткани и так далее, что это не народный костюм, а такой адаптированный средний европейский вариант с элементами и с мотивами национальными — это была большая редкость. И с этого момента все и началось. И в контексте этой коллекции одно платье была свадебным. То есть я даже не создавала его специально для себя, а в контексте общей коллекции было это платье и я человек очень практичный. И я когда создавал эту коллекцию, я поняла, что я могу в дом сходить замуж и показать коллекцию. И кстати говоря оно хранится, после меня еще мои две, три сестры в этом платье выходили замуж. Это тоже интересная традиция, когда внутри одной семьи предпочтительнее в платье сестры выходить замуж. Ощущения ощущения накопленные этой энергии блага, пожелания старших. Потому что каждая старшая сестра, передавая его младшей, она как бы эту эстафету и по желанию забирает к себе и не один человек не готов с ним расстаться.

…

Как появилась коллекция?
— Когда я вернулась сюда в Нальчик, у нас была первая школа искусств. При ней открыли творческую лабораторию. И вот результатом первого года моей работы должна была стать какая-то коллекция. И через год просто я благополучно вышла замуж вот и все.

Там вам просто сказали делай что хочешь и Вы выбрали национальную тематику?
— Да. Дело было так. Это были как раз это 90-е и каждый находил способы адаптации себя в этом мире. И эта школа была инициирована замечательным человеком, у нас был Феликс Ахмедович Хараев. И он говорил: «Делай что хочешь, мне главное, чтобы приходили ученики и видели что ты делаешь». В результате, да, человек 1-15 студентов молодых девочек приходили занимались. Ты с ними рисуешь ,ты им предлагаешь как это можно стилизовать, как это можно сделать и так далее. Да мы делали какие-то детские коллекции, но параллельно с этим я делала свою взрослую коллекцию, и эта коллекция осуществлялась за счет бюджета своего собственного. Но тем не менее предлагались условия: это были и машинки и производственная часть и так далее. На тот период достаточно было любую идею просто воплотить. И она уже была оригинальной. Это работает как пазл, скорее ты просто складываешь эти пазлики вроде бы вот так, а когда у тебя нет картинки этого пазла, а тебе дают просто отдельные какие-то части, ты дорисовываешь, ты додумываешь. Практически я рада тому, что в условиях вот этого узкого коридора возможностей, когда ты начинаешь жонглировать этими материалами и выжимать из него все что можно.

А какие были сложности или трудности при создании первой коллекции? Приходилось добывать где-то материалы?
— Я помню, что я купила первые турецкие ткани привезенные сюда, так называемые комиссионные магазины. Это первое. Второе, я делала эти вещи сама, мне доставляло тогда огромное удовольствие. Ты устаешь от этого труда, но эта усталость настолько приятная, потому что, если я сейчас сравнивать с тем что у меня пятнадцать человек работают, да, и моя усталость больше моральная, нежели физическая. И вот, скажем, вот этого типичного ощущения, когда ты что то делаешь, это же такая, ну, скажем аура вещи, когда ты ею пропитан. Я помню каждую вещь с огромным удовольствием, клиента, которого ты видишь счастливым перед зеркалом.

Это первая коллекция. Сколько было работ?
— 12.

Это были платья или?
Это были платья, ну, и костюмчик. Это была женская коллекция и все всегда, это женские коллекции.

Почему?
— И вот этот вопрос очень ревностно часто задают мужчины: «Почему же вы не занимаетесь мужчинами?» Но, во-первых, я считаю, что хорошо нужно заниматься или мужской коллекцией и заниматься мужской линией одежды или женской. Потому что женская одежда она мне больше понятна и ясна. В случае с этнической одеждой мужской, я считаю, эталоном вариант мужского костюма военного, почти мундир черкесска, так скажем, она была создана уже в позапрошлом веке.

…

Что из себя представляет традиционное черкесское платье и, собственно, какие элементы вы оставили в своей первой коллекции и какие Вы убрали потому что?
— Я могу сказать что, в общем-то, я прошла такой период эксперимента, пришла к нормальному ретроградству, потому что я поняла, что изобретать велосипед не надо. В начале пути я очень много экспериментировала, выйдя из этой точки нулевой, там в 90-х, превращая этот костюм в нечто якобы модное. Потом я перешла в стадию, когда его стала возвращать в нечто совершенно торжественное, парадное. Только сейчас мой путь пришел к тому, что я понимаю, что вообще он существовал и без меня в прекрасном исполнении.

Первый посыл был к его изменениям?
— Я его трансформировала вплоть до того, что я в наглую убрала даже линию талии из этого, хотя это было абсолютная наглость, потому что для черкесов, вообще, линия талии она и есть определяющее эстетическое звено в восприятии костюма и у мужчины и у женщины. Когда я получила первое замечание от замечательного художника, что «Мадина, все хорошо, ну зачем же ты, так вот взяла и истребила, значит, горизонтальную линию талии как у черкесов». На что я оскорбилась и подумала, «ну что они в моде, ничего не решают». А второй эпизод был, когда я впервые в эскизах использовала газыри на женском костюме, это были тоже 90-е. На что мне сказали, вот «мужской гендерной костюм должен оставаться мужским, а женский женский». Сейчас я к этому ко всему совершенно, я могу даже подписаться под каждым словом, такой же вердикт, я к этому сама пришла, но на тот период, мне казалось, они не готовы эти люди к экспериментам.

А как тогда публика восприняла Вашу первую коллекцию, поскольку она была экспериментальной коллекцией ?
— Не могу сказать, что все приняли «на ура», потому что лагерь делился на две части. Воздержавшихся не было или принимали «на ура» и прямо чудесно, все прекрасно, или вот эта часть была «а что это такое».

…

То что я шлейфом провела всех своих клиентов с первого дня по сегодняшний день и они отождествляется со мной, этим, конечно, я очень горжусь. Потому что вообще любая клиентская база — это не просто человек покупатель, это человек, с которым ты взаимодействуешь, с которым ты работаешь, которому ты не просто создаешь какой-то имидж или одежду. Мне приятно услышать, что у меня 10-15 лет какая-то вещь, которую человек носит, и вдруг ты видишь, что он ее еще продолжает носить, я понимаю, что это часть кожи, часть самой личности человека. Это значит, что это вещь, она ценна сама по себе.

....

— Пожалуй первый самый большой заработок, на который я себе позволила двигаться дальше, это был заказ на 100 башлыков. Это был первый выезд ансамбля «Кабардинка» за границу и, видимо, им предложили привезти какую-то сувенирную продукцию. Ну и решили, что башлык — это отдельный аксессуар, он самодостаточный. Он был популярен у многих народов на Кавказе и по типу ношения и по тому как он сделан и так далее, можно было определить и качество самого подарка. Он самоценный, сам по себе. И в общем-то, он абсолютно адаптируется. И было решено, что мы сделаем эти башлыки. И это был мой первый серьезный заработок. Это был 95-96-й год.

На что вы их тратите?
— Ну, как любой производитель, человек, который что-то производит, конечно, я уже покупала ткани, машинки, утюги, блондинки. И по сей день, я могу сказать, что я всегда вкладываю в производство.

У Вас уже была на тот момент своя мастерская?
— Сначала я шила, кстати говоря, когда я была не замужем, у меня была комната, своя, и в этой комнате я всегда принимала клиентов в своих первых, тех самых, которые по сегодняшний день у меня есть. Но кстати говоря, первая причина, по которой отец не хотел чтобы я этим занималась, он считал что это такое статус услуги, предоставление неких услуг, ты обслуживаешь кого-то другого. И выйдя замуж, у меня была отдельная комната, в которой у меня стояли швейные машинки. Одна из этих швейных машинок до сих пор у меня здесь стоит в большой уже мастерской, потому что эту швейную машинку при рождении первого ребенка мне пришлось превратить в большой стол, столешницу я поменяла, и ребенок рядом сидел, рисовал, делал уроки и прочее, а я шила. Мой ребенок сейчас в доме Зайцева, учится и работает, Вячеслава Зайцева, и я понимаю что, она выросла сидя на швейной машинке.
Первые деньги мы вложили с супругом в какую-то квартиру на первом этаже. Задача была в этой квартире начать работать так, чтобы уже дети были, и мы понимали, что в доме всё время приходят люди, уходят, и эти швейные машинки и дети — это было уже просто неудобно. И я уже выросла из этого. И у меня уже были помощницы, которые тоже приходили ко мне в дом, мне нужно было, конечно, это всё вынести за территорию дома, квартиры. Так появилась первая квартира, на первом этаже дома и вот тогда я и зарегистрировалась. Это был 2002 год.

А до этого это было просто?
— Я занималась бизнесом просто. Тогда мы называли индивидуальный предприниматель, не в том виде как сейчас и так далее, а тогда он занимался частной какой-то деятельностью. Тогда были и патенты, которые мы покупали.

…

Возвращаясь к 90-м. 90-й год это первая коллекция, а сколько еще было коллекций? Сколько коллекций Вы успели сделать в 90-х?
— в 90-е, пожалуй, у меня было три такие явные коллекции, в начале 2002-го года я сделала первую большую коллекцию 40 комплектов одежды, которую я единовременно выставила на продажу. У нас даже остался этот буклет, и, кстати говоря, вот какой-то интересный ход, такой интуитивный тогда нашла. Я сделал такую вещь: это была газетная полоса, как газета огромная, которую ты разворачиваешь и в ней каждый комплект одежды под номером сфотографирован на замечательной какой-нибудь девушке, и мне, и телефон, огромными цифрами телефон внизу написан.
И это был домашний телефон, мне звонили и говорили, вот номер 40, допустим, сколько он стоит, какого размера, я смотрела номер 40, он продан, а можно ли заказать такую же, но с перламутровыми пуговицами? Ну, конечно, приходите. Эта коллекция, около сорока комплектов одежды, была распродана, причем распродана в первый же полгода. Это, конечно, для меня был мощный ресурс.

…

Когда известность, слава ваша вышла за пределы Кабардино-Балкарии?
— Дело в том, что адыги расселены по всему миру, и большая часть адыгов живет как раз за границей — это Турция, это Иордания, это Америка, это Германия. И когда появился интернет и, кстати говоря, открылись первые границы, и сюда стали возвращаться адыги, которые хотят на историческую Родину приехать и уехать, то это молниеносно практически имя расходится. Потому что отношение к плате или к одежде национальному у нас очень такое пиететное.

Ваш первый заказ из-за границы или от того, кто приехал сюда и заказал. Что это был за заказ?
— Наверное, самый первый заказ, показательный, это было когда принцесса Иордании выходила замуж. Дело в том, что у принца Али бабушка черкешенка, дыги они, и поскольку он все-таки человек государственный, должность у него не позволяет и статус не позволяет ему свои эмоции проявлять и так далее. Комплиментарно иногда реверансом в честь, там скажем, в адрес черкесской культуры было сшито платье для его супруги будущей. Это был 2002-й, наверное, год.

…

Для Вас 90-е — это что за период?
— Все таки точка опоры моральная, внутренняя инерция советского союза, вот как раз она из девяностых идет. И там, скорее всего, мы были, наверное, самые настоящие, понимаете? Мы верили. Потому что мы создавали бизнес, который не существовал как бизнес. Это скорее всего это была любовь, любовь, интерес, задача, цель, но это было не про бизнес. Мы продолжаем двигаться по инерции из-за страха не остановить процесс, то есть он уже в какой-то стагнации сейчас для всех, какого-то развития крупного или поступательного, у нас его уже нет, но мы уже создали какой-то свой мир каждый, это наш мир, это наша жизнь. Настоящий успех сегодня у того человека, который состоялся, скорее всего, сделать сам себя, ну что значит быть собой — это когда ты сделал что-то и при этом смог остаться собой, когда ты не пожертвовал самим собой ради реализации какой-то мечты.

…

А когда для вас 90-е закончились?
— Скорее всего, с рождением ребенка. У меня старшая дочь родилась в 98-м году и я поняла, что у меня уже и мера ответственности другая и я стала другая. И вот это отождествление с молодостью и с началом 90-х у меня произошло как раз в 98-м году. Первая коллекция детская тоже была сделана в 98-м году. Тогда же не было ни шапочек, ни интересных пальтишек для детей, ничего. А поскольку я с ребенком сидела дома, я первую коллекцию таких флисовых шапок сделала. Я помню, что у нас вся улица, ходила в этих шапочках. Одна из невест пришла и сказала: «Я ваш первый клиент, Вы мне когда-то в детстве, моя мама, мне было 2 года, купила мне шапочку.
И я понимаю, что очень много было, создавалось по необходимости, понимаете, каждый раз я адаптировалась к времени, к месту и все время это связано было с какой-то идеей творческой.

Одно слово которое в употреблении если бы Вы хотели охарактеризовать свои 90-е.
— Все таки это молодость.

Спасибо, Мадина, огромное за Ваш рассказ, за то, что вспомнили как Вы не бизнес делали, а творили и любили.

🎧 Слушайте подкаст и следите за анонсами 🎧

Apple Podcast — https://apple.co/2HkHLkV
Яндекс.Музыка — https://music.yandex.ru/album/9959512/
Sound Cloud — https://soundcloud.com/my90s/
Telegram — https://t.me/my90s_podcast
Facebook — https://facebook.com/my90spodcast
Twitter — https://twitter.com/podcast_90s
YouTube — https://youtube.com/channel/UCBDP7Qp-jWYbxvAIZQPNfcA
ВКонтакте — https://vk.com/my90s
Инстаграм — https://www.instagram.com/my90s_podcast/