Это кино, Карл!

Призадумайтесь, знатоки, нет ли чего-нибудь общего у советского фильма «Тридцать первое июня» (романтического, фантастического, музыкального) с американским «Крепким орешком» (весёлым культовым боевичком с Брюсом Уиллисом).   

Тем, кто призадумался безрезультатно, рассказываю.   

В шайке террористов из «Орешка» действовал злой Карл, белокурая бестия; герой Уиллиса пресёк его назойливую деятельность где-то в середине фильма, убив Карла о стенку. Но хитрые сценаристы определили Карла на роль традиционного для боевиков внезапно восстающего мертвеца. Поэтому под финал он с ошалелым видом выскочил-выпрыгнул с намерением вновь заняться бессмысленным и беспощадным терроризмом. И был успешно застрелен чернокожим полицейским. Этот чернокожий полицейский как раз должен был избавиться от комплексов: он после одного случая не мог убивать людей, а теперь вот, спасибо Карлу, опять стал мочь, как нормальный.   

Террорист Карл был колоритен и свиреп:   

А в фильме «Тридцать первое июня» ничего, как говорится, не предвещало никакого терроризма. Будущий Карл был безнадежно влюблён, говорил и пел нежным голосом (правда, не своим), красиво танцевал и выглядел ангелоподобно:   

Обе роли были сыграны Александром Годуновым, балетным танцовщиком. В семьдесят девятом он стал невозвращенцем. Годунов шёл по следам Михаила Барышникова (с которым, кстати, учился в одном балетном классе, ещё будучи мальчишкой): совершил при первом удобном случае прыжок из советского балета в американский, бросив милую родину. Родина долго плевалась вслед и махала кулаками.   

В Америке у Годунова всё складывалось примерно как у Барышникова. Только хуже. Повторялись даже детали, но в бледном виде. Например, обоих поддержал Бродский. Но Барышникова Бродский любил, а Годунову - сочувствовал. Годунов нравился публике, но она тоже уже любила Барышникова, растратив на него почти весь запас чувствительности и восторгов. Оба снимались в кино, но Барышников раньше начал и ему больше повезло с ролями: он несколько раз сыграл "балетных" (будучи в прекрасной балетной форме), чем лишний раз закрепил впечатление о себе как о самом самокрутном, быстроходном и долголетающем (каким он и был). Одна карьера работала на другую. Брендом стало даже имя Миша: американцы говорили - Миша, подразумевали - Барышников; вариантов не было. Публика лайкала не столько балет, сколько Мишу.   

У обоих были романы с американскими актрисами. Но у Барышникова их было больше (будем считать, что больше значит лучше, чтобы не ломать концепцию); Джессика Лэнг, кстати, родила от него дочь. 

Однако вовсе не Барышников был главной проблемой Годунова (хотя то, что их постоянно сравнивали, некоторой проблемой, конечно, было). У Годунова был абсолютно антиамериканский характер. Он не мог и не хотел производить впечатления лёгкого, открытого человека, готового немедленно "делать бизнес"; к тому же он был очень привязан к классическому русскому балету, и американское экспериментаторство его отталкивало.   

В сущности, Годунов мог бы, будь у него достаточно сноровки и цинизма, сваять из себя культовую американскую фигуру, пользуясь только собственной внешностью. Он был исключительно хорош собой, киногеничен и фотогеничен.

Нельзя сказать, что он потерпел крах. Он честно существовал в профессии и не был неудачником. А в кино он сыграл не только террориста Карла. Главной проблемой Годунова было то, что он был несчастлив.   

В музыкально-танцевальном фильме «Барышников в Голливуде» Миша рассказывал о том, что ему пришлось расстаться с одним милым созданьем; в конце пассажа оказывалось, что речь идёт о собаке. Обстоятельства Барышникова на самом деле были не слишком весёлыми, но у него был порох в пороховнице, чтобы подобным образом забавляться (пусть даже и в кино). А обстоятельства Годунова воспринимались им как трагические, и потеря мучила его долгие годы. Он оставил любимую жену, балерину Людмилу Власову. Причём Власова сама приняла решение не присоединяться к мужу. Она его покинула, отказавшись от предоставленной возможности стать американской гражданкой. Власова решительно выбрала родину. Поэтому Годунов не мог даже утешиться мыслью, что их разлучила злая сила - а не будь злой силы, жена непременно была бы с ним. Увы, не была бы. Такого не пожелаешь даже собаке Барышникова.   

Власова, кстати, тоже снималась в фильме «Тридцать первое июня».

После побега Годунова плёночки, на которых он был запечатлён, положили на дальнюю полочку (не только «Тридцать первое...», но и более ценные вещи - например, запись балета «Анна Каренина» с Плисецкой). Зато героический поступок его супруги взволновал слабые советские кинематографические умы. И в середине восьмидесятых на покрасневшие экраны вышел фильм Сергея Микаэляна «Рейс 222». Каждый фильм Микаэляна был снят так, будто предыдущий снимал кто-то другой (он снял, например, «Иду на грозу» и «Влюблён по собственному желанию»). 

«Рейс 222» был посвящён коллизии с побегом Годунова во время гастролей Большого театра. После его антраша американские власти задержали на территории США самолёт, в который советские власти срочно запихнули Власову, чтобы отправить её домой, подальше от аналогичного греха. Американцы не верили, что она реально хочет в СССР, а не к мужу. Русские не верили, что можно реально хотеть к мужу, а не в СССР. Во время встречи на нейтральной территории, имея возможность переметнуться, Власова подтвердила, что Америка ей неинтересна, и попросила отпустить.   

В фильме история излагалась с элементами садизма, мазохизма и умственной отсталости; всё это растянули на две серии. Годунова превратили в спортсмена Гену, а Власову заставили заняться балетом на льду и назвали Ириной. Оба вели себя по-идиотски и выглядели не ахти. Неискушённого зрителя привлекала в этом жёваном кинополотне внезапная голая грудь, разоблачающая мир чистогана: одна из фигуристок полезла под душ в свежекупленном американском купальнике, и с купальника тут же слезла паршивая американская краска.   

Группа советских граждан изображала греческий хор; плюрализм мнений в частностях и единство в главном. Пассажиры задержанного самолёта страдали вместе с несчастной несгибаемой Ириной (впадающей, впрочем, в истерики), - страдали от неизвестности, неподвижности, жажды, голода и жары. Но все они патриотично отказались от предложенной американцами кока-колы, гостиницы и прочих подлянок. А советское дитя прислонило к иллюминатору свою голую попу, чтобы недвусмысленно выразить отношение к происходящему (вокс попули, так сказать). Попа попала в телевизионные новости. 

В конце концов американские власти убеждаются, что Ира любит Гену не так сильно, как она любит СССР, отпускают всех с миром и остаются в нескрываемом недоумении; Гена плачет, Ира плачет, власти сдерживаются, пассажиры ликуют, родина ждёт, шарик улетел. Представитель советской стороны уверяет другого представителя советской стороны (заранее согласного), что все перебежчики потом ползают на карачках, чтобы их пустили обратно.   

Не знаю, видел ли этот фильм Александр Годунов. Надеюсь, что нет: не очень-то весело смотреть на то, как чьи-то кривые руки превращают в фарш один из самых болезненных моментов твоей жизни. В фарш, фарс и фальшь. А Людмила Власова фильм, конечно, видела. И он ей очень не понравился.

Это кино, Карл.