Ну, слава богу, пятница!

Время несерьёзного контента™ #pnk

Денщик барона Мюнхгаузена, или Тайна Кирасирского полка

Байки Прова Кузьмича, отставного солдата Колобковской губернии

У его превосходительства барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена в Брауншвейгском Кирасирском полку был денщик Прошка. Как царскую службу отслужил, так сразу Пров Кузьмич стал. Ружьё да саблю с амуницией фельдфебелю сдал, пашпорт получил и на родную сторону возвернулся. На всю волость наипервейшей известности шутник был. Да что там волость — на всю Колобковскую губернию. Бывало, каликам перехожим расскажет баек три короба — те за тощие животы хватаются, аж рёбра под рубахами от смеха ходуном ходят. Так, гогоча, и расползаются, и расползаются. Через калик перехожих разнеслись байки Кузьмича по другим волостям да уездам. А уж оттуда — по сёлам да хуторам. Понятное дело, бестолковые да сирые калики по дороге забудут чего-нибудь, так опосля и соврут, не скривятся. Оно ещё и потешней…

В жарком бою коня под бароном, бывало, не раз подстреливали. Приходилось из боя пешком выходить. Понятное дело, для тевтонского аристократа, изнеженного и гордого, это и обида страшная, и неудобство великое. Ковыляет он как-то раз вот так пешком злой, как чорт — глядь, не то кувшин, не то примус какой-то турецкий в пыли валяется. Пнул барон железку сапогом с досады, аж искры из шпор — а она как зашипит! Вылетело колдовское облако — джин выскочил, злой, как сто чертей. Схватил барона за грудки, аки янычар, и ярится:
— Ты кто таков, чтобы меня, потомственного джина Маймуна Хабибрахмана, непочтительно сапогом тревожить?
Барон однако ж был не лыком шит: хоть и струхнул, а всё ж натура не позволяет сдаваться. Отвечает:
— Я — Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен из Броденвердена, потомок славного рыцаря Хейно! Что хочешь со мной делай — только тайну славного Кирасирского полка я тебе ни за что не скажу!
— Так вот, значит, чего испугался! Сам я об тебя руки марать не буду — и без того на мне грехов не счесть… — Засмеялся джин, прищурился недобро, дёрнул из бороды волос и проклятие изрёк:
— Чтоб тебя тыщу лет и три года все, кому не лень, тайну Кирасирского полка пытали!
С того и пошла у барона жизнь долгая да беспокойная.

Приметил как-то Мюнхгаузен на глухом разъезде рыцаря Дон Кихота. По медному тазу издали признал. И так себе мыслит:
— Сейчас подъедет этот малахольный, приставать начнёт: расскажи да расскажи тайну Кирасирского полка во славу прекрасной Дульсинеи! Ещё драться полезет, болван!
Пришлось свернуть от греха подальше и ехать объездным путём. Большой крюк получился.

Скакал однажды Мюнхгаузен с поручением из Санкт-Петербурга в ставку фельдмаршала. К тому времени обрусел уж барон и на русское авось понадеялся. Чтоб поскорей управиться да опосля успеть к дородным остзейским маркитанткам заглянуть, поехал барон прямоезжей дорогой, а там, в дремучих-то лесах, разбойничьи шайки пошаливали. Смотрит — навстречу здоровенный детина, косая сажень в плечах, на могучей кобыле. В седле нетрезво покачивается, дубинкой в деснице помахивает. Оробел барон. Съехались на дороге, богатырь насупился, вопрошает грозно:
— Ты часом не дартаньян будешь?
— Нет! — отвечает Фридрих Иероним.
— Жаль. — Только это и сказал встречный богатырь. На том и разъехались.
«Хорошо, что он про тайну Кирасирского полка не спросил!» — обрадовался Мюнхгаузен.

Ранним летом 1914 года довелось барону прибыть с миссией на Балканы. Господа дипломаты приезд посланника из Петербурга отмечали возлияниями и необузданным буйством. Одних зеркал в богатом питейном заведении набили на шестьдесят тысяч шиллингов. Да хрусталя богемского, да роялю белую, бельгийскую. Покуражились с размахом и, как водится, оставили Мюнхгаузена одного разбираться. Таких огромных деньжищ при нём не оказалось. Всё, что было выдано из казны, ещё накануне щедро потратил на опереточных певичек. Дабы избежать огласки и полиции, барон чуть было тайну Кирасирского полка не продал. Хорошо серб один подвернулся. Согласился купить пистолет вместо тайны. Мюнхгаузен в порыве благодарности воскликнул:
— Спасибо, дружище! Свечку за тебя поставлю! Скажи, как звать тебя, спаситель мой?
— Гаврила. Гаврила Принцип.
И убежал. Скромный был человек, судя по всему.

Рыбачил как-то Мюнхгаузен на берегу Чудского озера. Долго сидел — ничего не поймал. Не удобно с пустыми руками возвращаться. Ещё, чего доброго, денщик засмеёт. Шутки среди кирасиров пойдут. На дуэль придётся обидчиков вызывать — а он этого не любил вовсе…
Вдруг приметил в воде рыбину огромную. Возликовал. Пальнул из мушкета. А с озера — стон и человеческие проклятья. Тут Мюнхгаузен и смекнул, что это враги к нему Ихтиандра подослали, чтобы тот втихаря из глубины подслушал, как барон на берегу тайну Кирасирского полка себе под нос мурлычет. Водилась за ним такая привычка. Чтобы тайна не забылась ненароком.

Проснулся барон в Париже в номере у мадам Бюстье, лежит и ничего вспомнить не может. Растолкал барышню и допрашивает:
— Признавайся! Я тебе ночью тайну Кирасирского полка рассказывал?
— Фу! Какой Вы скучный, барон! И неприличные вопросы порядочной девушке спозаранку задаёте! — пискнула прелестница Мата Хари и в слезах умчалась к мадам жаловаться.
«Пронесло!» — с облегчением подумал барон.

Сидели как-то фон Мюнхгаузен с фон Штирлицем в баварской пивной. Штирлиц, сильно выпимши, хлопнул барона что есть мочи по спине и говорит:
— Карл Фридрих Иероним! Ты меня уважаешь?
«Где-то я это уже слышал…» — подумал барон и на всякий случай не стал дальше со Штирлицем якшаться. Так и не смог хитрый фон Штирлиц выведать у фон Мюнхгаузена тайну Кирасирского полка. Впоследствии Лубянка ему этого не простила.

Гражданская война шла по всей империи. Взяли чапаевцы Мюнхгаузена в плен, привели в штаб. Чапай брови вздыбил и как гаркнет:
— Говори, гад, тайну Кирасирского полка!
Но не испугался барон пролетарского гнева. Василий Иванович, красный комдив, всякий знает, в то время царских благородиев люто недолюбливал. Особенно тех, которые на допросе в молчанку играют. Только замахнулся шашкой, чтобы барона по-революционному надвое уполовинить, а тот, не будь лапшой, говорит с вызовом: «Ну-ну! Связанного каждый обидеть может. Развяжите мне руки!» Развязали — он дёрнул себя за чуб да и закинул на крышу штаба. На счастье, в ту пору перестрелка артиллерийская зачалась. Изловчился барон, вскочил на пролетавший мимо снаряд — тем и спасся от верной погибели. И тайну Кирасирского полка уберёг. В небе его после французский аэроплан подобрал. А Чапай с досады все табуретки переломал.

Было дело, в студёную зимнюю пору захотелось господам кирасирам водки. Кинули жребий — выпало идти Карлу Фридриху Иерониму. Ночь-полночь, метель-вьюга. Потерял Мюнхгаузен и нюх, и след в костромских сугробах. Хорошо, мужик какой-то в лесу встретился. Спрашивает с прищуром:
— Ты, вашесковородие, часом не поляк будешь?
— Найн! — отвечает барон; от озноба зуб на зуб не попадает, из носа последнее тепло ручьями утекает, слова русские на морозе забыл. — Их бин дойче кёниг унд руссише кирасир! Послан за водкой, заплутамши… твою муттер!
Душевный мужик оказался. Из лесу вывел, показал, в какой избе самый лучший в селе самогон. Ещё и назад до офицерского штаба заботливо провёл. Мюнхгаузен ту счастливую встречу завсегда с теплом вспоминал: «Какой бескорыстный и благородный этот рус Иван Зузанин! Пятак на водку не взял. И даже про тайну Кирасирского полка не спросил! Жаль только, никакой поляк Ивану в лесу не встретился...»
Барон тогда, хоть и озябши, а всё ж таки сообразил, что мужику до зарезу поляков надо было. Однако эту тайну загадочной русской души Мюнхгаузен так и не разгадал. Немец — чего с него взять…

Зимой 1918-го шёл Мюнхгаузен по коридорам Смольного и проклинал на чём свет разруху, бардак, голод и холод. Толкнул невзначай плюгавенького господина в сюртуке. Тот с большим чайником туда-сюда расхаживал, с матросами и солдатами картавые разговоры разговаривал. Ну и ошпарил барона кипятком из чайника. Плюгавому до колик смешно — а Мюнхгаузену горе прям до слёз. Чуть было сгоряча всю тайну Кирасирского полка не выболтал.

Послали как-то барона с поручением к тибетскому ламе. Он как только в Гималаи заехал, так сразу и заплутал. Куда ни глянь — везде рериховские вершины друг на дружку похожие. Будто злая эзотерическая сила кружила Мюнхгаузена меж студёных гор, морочила. Долго бедствовал. И холодно, и голодно в Гималаях с непривычки-то. Сухари в подсумке все до последней крошки съел. Сбрую и портупею грызть начал с голодухи. Коня ещё раньше снежный барс уволок. Обещал вернуться. Тут из ледяной пещеры матёрый человечище в шубе показался. По виду — ни дать, ни взять купец архангелогородский. Обрадовался Мюнхгаузен, стал о спасении молить. Горючими слезами молил — да всё зря. Дошло до того, что с отчаяния малодушно возопил:
— Открою тебе тайну Кирасирского полка! Спаси только, мил человек!
А то просто мохнатый снежный человек сподобился. Ему тайна Кирасирского полка и даром не нужна была. Впоследствии Карл Фридрих Иероним этот эпизод вспоминать не любил.