Тайна Угрюм-реки
Так всё же, где проистекает она, суровая Угрюм-река, в каких пребывает весях? Как найти ее на карте Сибири?
Лучше всего прислушаться к самому Вячеславу Яковлевичу Шишкову. У него, ясное дело, нет прямых указаний, где искать Угрюм-реку. Но есть дневниковые записи о том, где и как впечатляла его, будущего литератора, могучая сибирская природа.
Эти записи и подведут нас к Подкаменной Тунгуске. Однако они просветят читателей не так чтобы враз, а постепенно, по мере высвечивания жизненных перипетий писателя. Поэтому есть нужда изложить историю с кое-какими реками Сибири, где побывал Шишков.
В молодости он проводил гидрологические исследования на многоводной Нижней Тунгуске. Немало провел времени в поселке Ербогачен. Что дало ему, конечно же, интересный материал для описания нравов в сибирских поселениях.
А когда наладилась экспедиция вниз по течению, Вячеслав вместе с товарищами отправился в путь к далекому Енисею. Туда насчитаешь не сотню километров – свыше двух тысяч. Без быстрого моторного продвижения, на одних лишь веслах, пройти весь маршрут было куда как нелегко. Скорее всего невозможно, и всё же экспедиция отправилась в немыслимо дальнюю дорогу.
В наши дни одолеть на моторках столь солидное расстояние вряд ли представится делом простым, а что говорить о стародавних царских временах…
Риск был огромный. Таежные берега – можно догадаться нам – глядели на смельчаков насмешливо. Угрюмо. Точнее: с насмешливой угрюмостью. Этот тяжелый взгляд молодой Вячеслав приметил, оценил, и в дневниковых записях будущего писателя стала сквозить тревога.
Путешественник подробно фиксировал чуть не каждую трудность пути, потому и вставала затем перед людьми, читающими его дневник, реалистическая картина, где ни один факт не затушевывался, не подавался в лирически-романтическом флёре.
Скажете: при чём здесь Подкаменная Тунгуска? Мы потихоньку подойдем и к ней.
Подойдем тогда, когда риск станет уже не просто предсказуемым фактом, а реальным событием. Вопросом жизни и смерти. Как для самого Шишкова, так и для его спутников.
Спуск по течению почему был столь трудным? Река петляла, преграждала проходы в узкостях. То и дело поток воды запирался песчаными отмелями. Да так, что не пройти лодкам. Тогда их – они в записях фигурируют как «шитики» – разгружали, а груз перетаскивали вперед, по каменистым берегам. Иногда приходилось идти навьюченными, словно лошади. Версту, а то и две, прошагаешь к глубокому плесу. Уф, добрались, наконец-то, вот она, способная вода, пригодная для сплава!
Всё бы хорошо. Однако надо раздеваться, возвращаться к шитикам и тащить, тащить лодки, прогребая борозду по гальке и песку.
В горах еще таяли снега, ледяной поток обжигал тела, и у речных путешественников зуб на зуб не попадал. Мокрым, окоченевшим, им некогда было разжигать костры и греться. Сразу надо садиться за весла. И – в путь: до Енисея еще тьма долгих верст.
С каждым днем блекло солнце. Потом его закрыли темные тучи, пролились дожди, ударили холода. Мороз начал сковывать реку. Если судить по записям в дневнике, экспедиция прошла довольно далеко. Но одолела около половины пути лишь, и до Енисея оставалось столько верст, что сосчитать – со счета собьешься.
Двигаться к обжитым местам далекой реки по тунгусскому безлюдью, в страшные здешние холода, пешком – нет, до Енисея не дойти, а погибнуть полная свобода.
Хорошо, что Шишков с товарищами встретил стойбище эвенков – тунгусов, как раньше говорили. Нашелся здесь человек из тех опытных кочевников, которым известен был путь на юг, знакомы и Подкаменная Тунгуска, и Ангара, расположенные в краях более теплых.
Бросили, значит, свои шитики, пошли через тайгу в надежде встретить впереди какое-либо поселение и передать весточку в штаб экспедиции, в далекий Томск.
Какие в захолоделых дебрях проселочно-хоженые дороги, какие утоптанные тропки?
Проводник о них не ведал, но знал ручьи и речушки, впадающие в Подкаменную Тунгуску, ориентировался по сопкам, поскольку в памяти у него отложился рельеф местности и верное направление движения.
А вскоре тайгу завалили снега, и пришлось уже пробиваться не только через буреломы, но и через сугробы, прячущие под собой хоть ямы, а хоть и ледяную воду еще не промерзших до дна ручьев.
На подходе к Подкаменной Тунгуске все выбились из сил. Позади сотни верст без настоящего отдыха. Не отогреться, не выспаться, не поесть нормально, не просушить одежду.
Хочется упасть, забыться, сдаться на милость той самой смерти, что стоит над тобой с неумолимой косой. Здесь пришло к путникам понимание – погибель как никогда близка.
Подкаменная Тунгуска пусть и рядом, но и конец жизни виден уж столь явственно. Так что нет смысла говорить о каком-то риске. О нем, понятно, нет речи в дневниковых записях Шишкова. Единственно, что ощущается, – осознание будущим писателем, насколько велико могущество здешней природы, как трудно спорить с ее угрюмым напором и неизбывной силой.
На Подкаменной Тунгуске отложилось в душе безмерно вымотанного путешественника Вячеслава то понимание природы здешней, реальной жизни и не менее реальной смерти, то эмоциональное начало, которое стало подлинным истоком Угрюм-реки. И – легло в основу знаменитого романа.
Около полутора месяца пробивались к деревеньке, где остановились и послали весточку в штаб. Шли упорно и дошли, смело продвигаясь даже тогда, когда уже над головами свистела смертная коса.
Такая случилась с молодым Шишковым история. Экспедиция преодолела наваждение Угрюм-реки. И все теперь живы, и впечатлений для будущего художника слова – море, неисчерпаемый кладезь знаний о суровой жизни вблизи сибирских рек, в бескрайней тайге. Не стали для него тайной пути зверя лесного в охотничьих угодьях, ни людское рвачество на добычных предприятиях золотого промысла, ни отчаянное прозябание в немногочисленных сибирских поселениях, где жуткая нужда сменялась разгулом редких счастливчиков, объявившихся с мешочками драгоценного песка.
Природа Сибири и природа бытия сошлись в одно целое. Душа рядового гидролога переполнилась, рванулась – выплеснула перед читателями не какой-нибудь пустячок, а могучего порыва объемистое произведение.
Образное живописание получилось у словотворца настолько убедительным, что по сию пору, оставаясь художественной эпопеей, роман существует одновременно и как объект спора.
Живет в людях легенда Угрюм-реки. Тайну страстно желают разгадать хоть патриоты-чалдоны, а хоть и все прочие, которым не лень, поглядывая на карту, рассуждать: а где здесь шишковский клад, где он спрятал свою неординарную реку?
(С)