ЭДУАРД ЛИМОНОВ — «БУДЕТ ЛАСКОВЫЙ ВОЖДЬ». Наконец, роман?… И — о литературе позднего Лимонова.

(Написано в рамках паблика "скRAPы" : https://vk.com/skrapy1 )

(Прим. - Статья написана еще при жизни Лимонова.)

Наконец, роман?… Наконец, художественная проза?

Нет. Конечно же, нет.

Лимонов верен слову, и верен он ему по-Лимоновски — как зарёкся не писать «художественного», так и, формально — не пишет; соображений тут несколько — с одной стороны, очередная его «ересь» (в его отношении у этого слова — положительная коннотация), революционный мотив жизни, согласно которому очередную объективную реалию этой же жизни — необходимо вывернуть наизнанку. С другой же стороны — подлинно-эстетический мотив, проявление своеобразного национал-большевистского акционизма — ведь, признаемся, уже звучит как, а! — «В моем уголовном деле больше литературы…» — примерная цитата из какого-то из интервью, когда спросили об очередном аргументе против художественной прозы.

Или, из другого интервью, конкретней — ну и как бы в издевательство над всяким журналистом, тогда еще надеявшимся всё-таки поговорить с литератором о его, казалось бы, священной обители-литературе:

"— Создается ощущение, что сейчас литература находится где-то на периферии общественных интересов, ее и власть не «прессует», так как не видит в ней опасности. Возможно, ли вернуть утраченные позиции?

— Литература сама виновата. Она не талантлива и очень тупа: например, давно нужно выбросить на свалку истории жанр романа, но продолжают нудно сочинять сочащиеся серой скукой истории."

Как бы то ни было, этим Лимонов свое литературное «я» и благословил, и проклял – публицистика его «нехудожественного» периода, всё равно – изобилует вкусом, жаждой искусства, интеллигентности – в лучшем смысле этих слов. В том-то и состоит бунт — готовность отринуть эти явления до самого конца, разрушить новостроешные Карфагеники — если уж они не соответствуют своим первоначальным смыслам. Нельзя не отметить — очередное совпадение мотивов предельно революционного и традиционного, даже традиционалистского.

Конечно, иногда это походит на откровенную халтуру, письменно повторяющую высказывания Лимонова с его публичных выступлений: «Лекции о будущем» 2018 года – пример прекрасный. Лимонов там опять всё – о Марксе да Мальтусе, но! – и там есть, в конце, прекрасный раздел «завещаний», средь них — обычное и политическое, второе – явно с некоторой «отсылочкой» к Адольфу Гитлеру, – и оно-то как раз иллюстрирует, как, сама по себе, литературна судьба Лимонова – и почему же иной раз и «в деле его» - больше искусства:

«Следует присоединить к России русскоговорящие области, в настоящее время являющиеся колониями так называющей себя «Украины», в первую очередь Харьковскую с великим русским городом Харьковом, Одесскую и многие другие, всего числом восемь.

По смерти Назарбаева Россия должна предъявить претензии на половину территории Казахстана (другую половину — восток и юг Казахстана разумно уступить Китаю, таким образом разделив ответственность за полное упразднение республики Казахстан). Рекомендую взять в Российскую Федерацию целый пояс городов к югу от российско-казахской границы, начиная с Уральска через Семипалатинск и включая Усть-Каменогорск, и таким образом включить в себя и Южный Алтай.

Но в основном рекомендую отхватить весь запад нынешнего Казахстана, от берегов Каспийского моря до моря Аральского.

Не отберёте — прокляну! Всё у вас будет не получаться!».

(О как! Так и видишь старого, но чем-то — вечно молодого человека, судьбой своей вообще стёршего дурацкое подразделение на «детство-молодость-старость», и — с несказанным, юным, ошеломленным удивлением картографированным просторам своей Родины, рассматривающего карту; как палец ведет по цепочке городов, которых — вычитал в книге! — несправедливо ей не достаёт, в силу глупых или вполне себе злых перипетий длинного конца короткого XX века, ах!…

Ну, и - «так называющей себя» — эволюционно выползло, видать — из не очень грамотного использованного «так называемой»; так неграмотность иногда приводит к своеобразному новаторству. Звучит лучше.)

Так что, лукавство: нет никакого «наконец, художественное!…» — потому что оно никуда и не уходило из Лимоновских книг. Это проявилось и в максимально крупном сборнике кратких произведений Лимонова – «Апологии чукчей», правда, уже одним только названием придающим себе художественный отблеск.

Лимонов и тут бунтует против формалистского, официозного эстетства, настаивает, даже – на «журналистике» собранных им материалов, но, на деле – именно здесь он ярче всего проявил себя как «сам-себе-жанр». Это – ещё 2013 год, это – и проза, и публицистика, и журналистика, местами — отпечатаны стихотворения, по сути даже — сопровождённые авторским комментарием.

«В Санкт-Петербурге мы смыкаемся с европейскими легендами. В Москве — с азиатским базаром. Базар даже более мощное явление, чем клубок таинственных европейских легенд. Разные сны снятся в Санкт-Петербурге и в калмыцкой Москве. Я не раз указывал на то, что даже стены у Кремля имеют цвет конины, куска конского мяса, извлеченного из-под седла татарского всадника к концу дня. «Стейк-тартар». Собор Василия Блаженного замаскировали якобы под Казань, архитекторы, мол, в память взятия воздвигли храм в стиле казанской архитектуры. На самом деле стыдливо прятали факт, что Восточная Русь, а с нею и Москва была просто и откровенно татарской, это был собственный татарский наш стиль, а вот Кремль построили итальянцы в стиле итальянцев, а вокруг была татарщина, татарщина, татарщина, родная и непостижимая. И даже Кремль с возрастом приобрел татарский цвет. Вот Псков у нас истинно был норманнский город…

Не отказываю себе в удовольствии процитировать здесь свои стихи о них, о Санкт-Петербурге и о Москве.

Петербург

Меня привлекают твои наводнения,

Гнилые мосты твои, о Петербург!

И в классе придворном нагорного пения

Меня обучал о тебе Демиург…

Михайловский замок. Могучее мясо.

Затянут у Павла на шее шарф.

С поганого неба, со злого Парнаса

Скрипучие всхлипы доносятся арф…

Бродил в Петропавловске я. Озирался.

Дождем как тишайший Кибальчич промок.

(А после с Перовской я рядом качался.

А раньше с царем Гриневицким я лег…)

Меня привлекают твои безобразия.

Текущий на Запад болотный дымок,

Россия горит — беззаветная Азия,

Худющий старик — благородный Восток

В чалме и халате глядит, улыбается,

И тянется ввысь он сигарной рукой

«Тук!»… легкий удар, то окно закрывается

— Что, Петр Алексеич, во казус какой!

В Европу окно, где де Сад с анархистами,

Старик-то захлопнул спокойно окно!

Мы будем отныне дружить с исламистами

А Питер взорвем, как в научном кино…»

Важно учесть, что в каком-то смысле Лимонов однажды породнился, в рамках стиля, с писателем Эрнстом Юнгером; Юнгера, особо позднего, можно обобщить до словосочетания — «античный стиль»: он пытался восстановить в литературе – мужественную, стоическую архаику, придать ей ритмику римского, сразу – центуриона, историка и философа, едущего из одной подвластной провинции – в другую, и помимо дневниковых произведений это чувствуется и в абсолютно художественных вроде того же «Гелиополя» (кстати, вдохновленная этим произведением есть песня у… некоего Ганса Зиверса. Послушайте — интересный… контекст), а из «дневниковых» - категорически рекомендуется к прочтению «Излучения» - это вполне себе художественные по «стилю» мемуары, в которых перед нами на полях современности (точнее, 1941-1945 годов) предстает… римлянин, - опять же, стилизованно — а по мышлению, конечно же, немец. Наконец, с Юнгером и культурно-политический контакт сквозь время у Лимонова образовался — классификация общественно-политических течений в Германии 1920-1930-ых годов, конечно, встречается самая разная, но Юнгер — это вполне себе национал-большевик.

(Ганс Зиверс - "Гелиополис")

Но, главное — вовсе не сходство, или элемент наследия, али заимствования — но, отличие в стилях Лимонова и Юнгера; наверное, оно гнездится еще в самых сердцевинах русской и немецкой политических культур — Юнгер – в большей степени философ, а Лимонов – публицист, хотя — как раз в контексте сравнения его личности с Юнгером — Лимонов говорит, мол, «недостаточно знаком», и ему больше по душе Юлиус Эвола (понятное дело: тот первый показал, как надо «седлать тигра», и заложил одну из основ для условных «новых правых»), писать подобно философу — что логично, учитывая неоднократно встречающийся у Эдуарда Вениаминовича образ себя в качестве «бородатого китайского мудреца»… Но, все-таки — публицист, в России, тем более, это (иногда) — очень схожие явления. (И — с Юнгером его роднит большее, чем с Эволой.)

В этом смысле же, как ни пытайся Лимонов взбунтоваться против литературной своей генеалогии (кстати, вот ирония — это расходится с обвинениями его в фашизме: «литературную кровь» уж кто-кто, а он — не почитает, по крайней мере, во всех своих высказываниях — а любители усмотреть в нем фашиста апеллируют именно к ним) – как раз в этом он именно что идеальный, да и достойнейший наследник традиции русской литературы – того же «Золотого века»; сколько публицистики, иной раз осененной художественным солнцем, исписали Достоевский? – Пушкин? – Толстой? – о…

И тут! – вдруг! — конец 2019 года, конец десятилетия! – да ещё и с «отсылочкой» к художественному же рассказу Брэдбери «Будет ласковый ДОЖДЬ»! – произведение Эдуарда Лимонова, заявленное как художественное, — роман.

А уж отсылки-то Лимонов должен презирать уж точно не меньше, чем тот же рэпер Хаски – не так давно очень резко высказавшийся по поводу увлеченности людей сегодня этим единственным художественным методом, - с претензией этой трудно поспорить, ведь сегодня — так уж «гордиться» отсылками, в годину-то постмодерна – попросту абсурдно, когда у нас из них, иной раз, состоит – речь. Да и по ряду других причин – абсурдно. ХОТЯ! – в этом-то и парадокс, впрочем, вполне логичный: «античный» стиль-то, Юнгеровский, и предполагает практику постоянного «метатекста» - античный мыслитель, тем более – римского типа – постоянно ссылается на мыслителей, с которыми делит век, и, что важнее – на… богов. В этом смысле Лимонов не то чтоб «может», а он — в полном праве делать так: на национал-большевизме, в конце концов, сходится всё — язычество, православие, коммунизм, «пять империй», «Скифы» и всяческая «азиатчина» — с европейскими формами, — собственно, отсюда и столько разных голосов, в чем-то идеологию эту и обвиняющих, тут, как говорится, выбирай — не хочу; коли немножечко воцерковленный - плюнь и в коммунизм, и в Азию-Евразию непрогрессивную, и на металл, венчающий молоток в одной эмблемке, и, конечно, в этих треклятых архео-нео-язычников («как это, верить в богов!?…»).

(Евразийский флаг, в данном случае, вполне сойдет за «языческий» аспект, хотя там всё сложно вплоть до тенгрианства.)

Заодно припомним, что это лишь в силу современной христианской трактовки, христианского же сознания (и – христианского, по культурному коду, атеизма) – мы склонны трактовать язычество как буквальную веру в богов – хотя позднее римское язычество это, по правде говоря — тотальный атеизм. Да и не только позднее, но это уже отдельный разговор – как ни парадоксально, «атеизм» этого верования отлично показал насквозь католический и христианский роман Генрика Сенкевича «Камо Грядеши» - и это тот случай, когда писатель, окунаясь в прошлое, вроде бы описывает (и стремится это делать) — современные ему тенденции общественные, – а на деле попадает и в интереснейший момент прошлого; впоследствии «атеизм» римского язычества неоднократно фиксировал «деливший век» с Юнгером Освальд Шпенглер – считавший «атеизм» тоже, грубо говоря, лишь одной из разновидностей «стиля» – который может проявиться в самые разные эпохи. И под конец Рима это, по сути, тоже — устное философствование напополам с поэтикой всяческой, с, позволим себе это сравнение-сквозь-время — «неймдроппингом» имён ради сохранения культурного кода в беседах, — вот вам и язычество. (Хотя никто не спорит — среди не только «плебса», но и «патрициев» и ритуалы совершали не особо реже, чем раньше.)

Собственно, это небольшое отступление – просто чтобы вспомнить стихотворение Лимонова – «СССР – наш Древний Рим», которое в свете вышесказанного приобретает новый окрас. Нацболов часто винят и в религиозности и в фанатизме – но для них нет ни религии, ни атеизма; это, простите за приставки – постмодернистский прагматизм, устремленный в метамодернистское миропонимание, которое, скорее всего, не за горами, а кое-где уже и проклевалось. (Простите, а я не прощу: ненавижу эту терминологию, но без неё никак.)

«СССР — наш Древний рим. Часть I»:

«СССР – наш Древний Рим!

Над нами нависает хмуро,

Его тверда мускулатура.

И мавзолей – неистребим!

Его зловещи зиггураты,

Его властители усаты,

И трубки дым неумолим,

СССР – наш Древний Рим!

Патриции, диктатор, плебс…

Чьи триумфаторы могучи,

Чей Jupiter грозит из тучи

О, как бы он бы к нам не слез!

Помпей, и Берия, и Сулла

И Сталин Троцкого прогнал

В изгнание – как ветром сдуло!

И Троцкий, в Мексике пропал…

Мы к Гитлеру, в Берлин входили,

Как в Карфаген, разя слонов,

Поджилки им мечом рубили,

Насилуя германских вдов…»

Эта же тенденция – по-своему языческая – откликнется и в новой книге Лимонова; относительно того, что она буквально заявлена как художественное произведение – Лимонов в посвященном выходу его книги выступлении говорит, обобщая – «Пришлось».

Да ну? – а ведь это «пришлось» можно трактовать двояко: это и – «художественное» дало, наконец, о себе знать — стало «невтерпёж», как говорится, хотя бы в виде тяготения к самой форме; и…потому что Лимонов ставил перед этим произведением совершенно определенную задачу.

Вот, как эту задачу трактует в шедевральной рецензии Эдуард Лукоянов (к ней и добавить-то нечего):

«На самом деле «Будет ласковый вождь» — книга не о красоте суровой жизни в горах Алтая. Эта книга о природе замолчанной гибели, бережно окутанной неясностью. Нет никаких сомнений в том, что наиболее радикальные из нацболов совершенно искренне приняли лозунг-приветствие «Да, смерть!». Подразумевая, что смерть эта будет ясной, понятной, в идеале — мученической. За ней они и отправились годы спустя в Сирию и Донбасс. Российская же действительность предложила им лишь гибель «при не до конца выясненных обстоятельствах»: у рельсов железной дороги, под окнами дома в ветхом спальном районе, от рук то ли гопников, то ли силовиков, переодетых гопниками».

Что ж это, новая «Книга Мертвых»? – да, отчасти; и посыл и «метод» «Книги мертвых» тут наличествуют – и чередуются с полуполитическими фрагментами, как в «Лекциях о будущем», - правда, местами излишне гиперболизированными, но — понятно, откуда исходящими:

«ОЧЕРТАНИЯ БУДУЩЕГО

1. Алкоголики будут сведены в особые места, где будут работать на благо Родины. До выздоровления. Запрета на алкоголь не будет. 2. Женщины будут обязаны родить не менее трёх детей до возраста 30 лет. 3. Употребление наркотиков наказываться не будет. Мягкие наркотики (гашиш или марихуана) не будут продаваться в открытой продаже, но и не будут запрещены. Продажа и распространение химических наркотиков будет строго запрещена и караться большими сроками. 4. Любые формы сексуального сожительства не будут запрещены. Семья не будет поощряться особо, Дети будут воспитываться в детских дома. Имперские дети…»

Вообще, последнее – вполне себе родной уже позднему Лимонову момент — в «Монголии», произведении, как Лимонов выразился в «гостях» у Гоблина — «фрагментарном» — серия маленьких рассказов повествует об апокалипсисе мальтузианского окраса, вынуждающего Россию воевать с Китаем за Байкал; еще и оформлен этот фрагмент в виде дневника некоего капитана, что – еще одно опровержение «нехудожественному» Лимонову. И там, поди – «пришлось»?

Ну так вот – о «книге мёртвых» в книге «Будет ласковый вождь»: и вправду, он фиксирует гибель нескольких людей, может, чуть замаскированных художественными масками, переиначенными событиями, сформированными посредством полуальтернативной аналогии Казахстанскому походу Лимонова – где смещается и сам акцент похода, и некоторый порядок действий и мотивация, и сама личность «вождя», о котором некий главный герой «Колесо» повествует, восхитительно, в третьем лице – тоже, личность эта получает совсем уж фантастический бэкграунд. Наиболее реальными становятся люди — Лукоянов, например, угадал Виктора Золотарёва; есть и — некто майор Александр Ярыгин, о котором, похоже что, Лимонов до этого не писал вовсе; и другие — о них лучше прочитать самому и составить своё расследование. Притом — остаются прямые же сюжетные связки с реальностью, в том числе — и с описанной ранее самим Лимоновым – в той же «Апологии чукчей» был рассказ «Поклонение лошади» с главным фигурантом его — «Лёхой-алтайцем» — вот, он и в этой книжке объявился, примерно в том же своем хозяйственном контексте; быть может, это так сделано — намеренно, быть может – забыл Лимонов, о ком уже писал, или — сюжетно связка не обходилась без визита к «Лёхе», — неважно; вышло так, что — намеренно.

Так, художественность произведения маскирует-таки некоторые детали, но притом же – приоткрывает новые, связанные с гибелью причастных к походу Эдуарда Лимонова. Вряд ли такой человек вообще теоретически способен действительно-слёзно, по образу и подобия смазливой трагикомедии о гибриде Брюса Уиллиса и Супермена, по самые гланды отрефлексировавшего свое воинское, героическое, но (все утыкается в это трагическое «но»!…) — кровавое прошлое – и раскаяться; вот, мол, простите те, кого подставил, кто за меня и со мной сидел, а то и погиб, а то и – убили; нет. Это не в духе Лимонова, да и мы не очень-то поймем, если вдруг живой классик станет героем мелодрамы.

Но! – все ж зависит от точки отсчета, и познается все – в сравнении… так что, осмелимся: в каком-то смысле такая манифестация гибели этих людей, какая зафиксирована в книге «Будет ласковый вождь», да таким художественным способом, облеченная в подобие повести - … да, это извинение – только в специфичном, Лимоновском духе.

То есть не извинение вообще, но – оно самое.

Это важно и вдвойне сильно, учитывая его тенденцию теперь – писать, по большому счёту, «завещания» - так, одно из последних извинений, а заодно и прощаний, а заодно и, как мы сейчас выясним, пророчеств – запомнится самым искренним. Хотя, понятное дело – подобные нотки звучали и в ранних его произведениях, особо — в поэзии, в стихах, посвященных бывшим женам, да и в тех же «Книгах мертвых», - но тут уже другое, да, другое.

Больно сильно выделяется интонация «завещания».

Помимо трагизма, здесь можно зафиксировать интересный психологический штрих: поправка, оговорка – «вряд ли хотели убить» - о, да: государство, которое для Лимонова так и остается зубастым, скалящим хищные клыки – и… в то же время – достойным того, чтоб не порочить его ложным обвинением, не порочить – даже его клыков, на коих кровь засохнуть не успела, кровь – его товарищей.

«Вряд ли они хотели убить Чеботарёва. Скорее всего, перестарались. Нанесли побои, несовместимые с жизнью. Тогда инсценировали падение с четвёртого этажа. В Алтайском крае у нас подозреваемые часто падают из окон. <…> Выбрасывание из окон — барнаульское блюдо, как в Пекине «утка по-пекински». А кроме того, выбрасывание трупов из окон и бросание трупов под поезд (как с Еремеевым) широко применялось в КГБ — отлично уничтожает все следы пыток и повреждений».

Как там было?… «А люди выходят из окон — а в окнах их больше не ждут».

Если задуматься, что весь национал-большевистский подтекст, оправдывающий обоюдные тоталитаризмы начала XX века – базируется на желании объединить лучшее в красном и белом (по райней мере, по изначальному посылу Дугина - мол, националистические и социалистические, силы несмотря на их разногласия, корень которых, логично — в самой Гражданской войне, можно спокойно объединить посредством национал-большевистской альтернативы), - то и тут мы видим и агитационный, и идеалистический, и идеологический национал-большевистский посыл Лимонова: да, это было; да, я понимаю даже этого врага; да, такая у них работа – «вряд ли хотели убить»… - но не только из личного желания выпятить героизм и некую сверхчеловечность, а…

Потому что события конца девяностых и начала нулевых – тоже, своего рода , Гражданская война. Гибридная, что ли – вернее, глубинная. Готовность у Лимонова - и без марксисткого, и без капиталистического дискурсов – признать сложность процесса, — ну… по крайней мере в теории — это может быть одним из мотивов. Тем более, пишет это «завещание» уже в 76 лет — пространность и направленность мысли может работать тут как угодно, охватывая одновременно всё, — с поправкой на саму личность Лимонова, конечно: как в комментарий к той же «Апологии чукчей» написал Сергей Шаргунов — «ему и семь, и семнадцать, и семьдесят семь».

В свете этого интересна и другая, не «оправдывающая» даже, а развивающая предыдущий пункт деталь, сюжетная — не хочется разоблачать её язык, это надо читать воочию, но смысл раскрыть можно: готовность, и даже косвенное сотрудничество — спецслужб в этой «Казахстанской» кампании. Очень опосредованная, но готовность, — например, сотрудники не раз указывали на предателя, что оказался в рядах Лимоновского похода, на «князя Таврического», еще и «чурку» (что только внушает доверие — сотрудники того времени вполне себе могли указывать на предателя именно пользуясь этим, «жаргонным» — как бы, пламя на Кавказе уже горит, просто огонь этот раздувается с разной силой). С «князем Таврическим» связано и дополнительное раскаяние описываемого «вождя» — опять-таки, еще более печальное, несмотря на текстовую героизацию, в свете «завещательного» косвенного посыла этой книги. Но ведь этот момент — с «готовностью сотрудничать» — помимо того, что будоражит умы об этих преинтересных частностях несведущих — заставляет еще и задуматься, а вот… не предупреждение ли это?

«Будет ласковый вождь!» - будет, и за ним уже были готовы пойти – и будут готовы – даже люди из спецслужб; как минимум – они уже косвенно посотрудничали с «революционером», - и вот был бы этот вождь не ласков и тогда, он бы… да воспользовался бы получше этой возможностью; а вот новый вождь – воспользуется, именно потому что – ласков?... – вольная, бодрая интерпретация. Можно и по-другому. А может — общее пророчество, с одновременным довершением памятника самому себе — и той грандиозной, созидательной суматохе, что навёл на родную страну — или, во всяком случае, пытался?

Учитывая указанное выше «и семь — и семнадцать — и семьдесят семь», скорее всего — всё сразу. А заодно и — тот же самый «акционизм»: а вот дам я вам «роман», заманив «художественностью» произведения, а вот и сделаю ничего не значащую («чтоб вы гадали!») отсылку в названии, а вот заодно и подменю своё «был» на «Будет» — и вот такой и буду перед вами, — весь.

(Больно сильная обложка — не грех и повторить.)

По итогу, книга — великолепный сплав, где попросту смешалось всё, что писал-делал Лимонов последних десятилетий, вот. Кроме – поэзии, но к ней он относится едва ли не сакрально, - рефлекторно, что ли – потому не суёт огрызков стихов, даже концептуально – в прозу, и даже полноценных стихотворений – особо не пихает; там ведь – своё, там – сакральное, — стихам – особое, правильное место.

Так что – можно ли назвать это художественной прозой? – есть ли некоторый эффект «возвращения»? – да нет, потому что некому – и неоткуда возвращаться; это всё ещё книга в духе Лимоновского «сам-себе-жанр»; но сильна, пусть и коротка – именно как жест.

Эдакий сжатый кулак, но не взмётнутый к небу – а удержанный спокойствием и ласковостью Вождя – настоящего, и некоего грядущего, того, что «будет», - обложка, по крайней мере, такому ощущению соответствует. «Ему» — некому грозить, попросту некому. А в сжатом кулаке, поди – ещё даже толком ни к кому не обращенном – кроется многое.

Очередное завещание Эдуарда Лимонова, где один из лучших образов помещен, по правде говоря – в название, в сам концепт.

И – нечто языческое тоже имеется. По-нацбольски языческое. Умы, расцарапанные глупостью, любят на любой толк о язычестве проводить параллель с языческими изысканиями разных нацистов и поднацистских движений, - ну, демагогия чистой воды, пронизанная каким-то постмодернистски-христианским желанием очередное что-то непонятное «крестить огнем», чтоб не вякало да не высовывалось (тем более, учитывая, насколько христианами были некоторые гитлеровцы…) – но в произведении, вернее, у проявившегося здесь «античного стиля» Лимонова, есть, по меньшей мере, три бога.

Один из них – сам «Вождь», в котором слилось и предсказание-завещание – и, конечно, личность Лимонова, в деле которого, напомним – куда больше литературы; кстати, стоит вспомнить что «вождь» - тоже вполне языческое словцо, перетекшее в лексикон XX века, всего такого из себя модернистского…. повод задуматься о «линейности» времени и концепции всяческого там модерна, и вообще модерности того же столетия – ну да ладно.

Второй бог – это Партия. Её мини-пантеон, субпантеон – сопартийцы Лимонова; убитые. «Будет ласковый вождь» - фиксирует этих богов Лимоновского пантеона, не только «себя любимого», но и тех, кто погибли за дело правое и левое на фронтах как «гибридной гражданской» войны, так и… гибидной-гибридой – пока над ними, до сих пор, подпрыскивает смех слюнкой – моложавый водоворот человекоподобных созданий в «тылу» - «обыватели». Ну, все эти выкрики – «шизики», «борцуны», «мемные», относительно нацболов – из уст людей, нередко – их же сверстников, которые абсолютно нешизофренично завтра снова клюнут, сквозь свой нескончаемый сон, носом – денег у мам-пап на очередной этих денег тотальный, что называется, «проёб», потом сыгранут в одну-две игры за компом, потом погуляют с приятелями, о которых забудут через неделю, и потом, может, на какой-нибудь подработке с КПД максимум в четверть общего рабочего их дня – успокоятся найденной ими полезности, оправдают свое существование; где-то между этим затерялись «дружба» и «любовь», но их выгонит поверхностный вульгарный атеизм, для лёгкости увязавший их с тем же «богом». Понятное дело, что портрет гиперболизированный, но вони, как правило, больше всего – именно вот от этих карикатур; самое интересное, что в придачу к перечисленном выше, они ещё и интернет-фрики – так как вся их вонь подобная резонирует именно что в интернете, где даже самые вольные-буйные из них тратят треть жизни.

Мне самому, лично – не всегда приятна «антиобывательская» риторика нацболов; не только из моего обывательского чувства, а из, скажем, русского толстовско-анархического подтекста, который далеко не всегда прямо противоположен всяческому героическому традиционализму уровня Юлиуса Эволы, чье седлание тигра нацболы давно возвели отдельным себе богом, - но… тут их понять – можно. Их антиобывательская риторика- не только агитка, но и трезвый ответ: чего, мол, вы нас хаете, пока мы воюем (на самых разных фронтах)– вы в зеркало-то себя видели?! — а воюем-то, воюем — за вас

Правда – тут уже не установить, что первично да вторично, «кто первый начал», но фиксировать оборотные стороны медали мы вполне себе … не только – «имеем право» но – должны. Тем более — до сих пор, даже на момент 2020 года, интернет-дискурс диктует, по сути – либерально-столичное мышление, почему в последнее время и видится такой подъем «левого» в интернете (в числе прочих причин): это, по сути, антиколониальной движение; левые блогеры, какими бы дураками иные из них ни были, и как бы ни был верен факт, мол, в борьбе с засилием либерально-нейтрального дискурса они и сами приобретают черты «Другого» (диалектика!), с которым борются… - но, это — восстание колониальных участков интернета против эдакой англо-саксонской монополии. «Англо-саксонская» тут и ради красного словца – параллели с развалом Британской колониальной, и… ну, потому что «либеральный» и «либерально-нейтральный» спектр блогинга – это, конечно, никем не купленный формально, но по мышлению – абсолютно инородный, «англофильский» элемент «граждан мира». Можно еще порассуждать, насколько вульгарно-глобалистский «мир» извратил все лучшее, что было в «английском» и даже «американском»! — принеся великие культуры и их языки в жертву «миру», где правят деньги, — но лучше не надо.

А ввиду того, что именно на такое рассуждение наталкивает книга национал-большевика Лимонова, надо и третьего «бога» выделить — Родину.

Роман «Это я — Эдичка» заканчивался знаменитым посланием «всех» — нахуй, а перед этим — желанием набрести на группку экстремистов, с которыми можно всякого учинить; но еще раньше имелся и вывод о Родине — напомним:

«Я подонок. Я получаю Вэлфэр. Сейчас мне нужно питать себя -- жрать щи. Я один, мне нужно помнить о себе. Кто обо мне еще позаботится? Ветер хаоса, жестокий, страшный, разрушил мою семью. У меня тоже есть родители -- далеко, полоборота земного шара отсюда, на зеленой улочке Украины -- папа и мама. Мама всегда пишет мне о природе -- когда расцвели вишни под окном и какое вкусное варенье она сварила из абрикосов, которые они когда-то с папой сажали под окнами, вкусное, твое, сын, любимое варенье, но вот есть его некому. Больше родственников у меня, Эдички, нет. В войну погибли мои дядья и деды. Под Ленинградами и Псковами. За народные интересы. За Россию, бля».

«За Россию, бля».

Концовка «Будет ласковый Вождь» — интригующе с романом тем рифмуется; скажем так, личность «вождя» в контексте книги раскрывается всего абзацами выше, он, мол, иностранец — но вот интересен абзац предпоследний, якобы, тоже сугубо-личностный?...

«По-русски, могу свидетельствовать, Вождь говорил без акцента, с современными, как у нас с вами интонациями. Иногда, правда, задумывался ненадолго, подыскивая русское слово, но такое может случиться со всяким, кто долго пользовался английским вместо родного языка…»

Вот. Приглядеться теперь — и что-то в этом видишь прям-таки… ладно, про «завещательный» характер уже было сказано. Приглядеться тут стоит, пристально.

Напоследок, отметим — Лимонов очень уж вряд ли теперь вообще конфликтует с тем самым, чуть выше описанным «обывателем»; мотивация написать книгу была отчасти и принципиально-спонтанной. Он прямо говорит, что написал это в ностальгическом восхищении (оба слова, даже в словосочетании – слабо к нему применимы, но всё же, трактуем — так) великим произведением «Остров сокровищ» – а все исследованные контексты просто-напросто просочились в новое его произведение из самой его личности, автоматически.

К тому же, Лимонов уже последние несколько лет пребывает, помимо «нашей с вами жизни», и в некотором, даже с атеистической точки зрения – «метафизическом» измерении (в конце концов, измерение это психика человека может сконструировать – сама, так что ничего антинаучного тут нет) – и энергии некоторых посланий находят на него сами по себе, с ним особо не советуясь – и просто обретают странные словесные формы сквозь призму его литературы-биографии.

Условное начало этому периоду можно отследить в том же сборнике «Монголия», где описывается, как мать в виде серой бабочки прилетает ему перед сном – и общается с ним. В уже упомянутом разговоре с Гоблином он это повторил абсолютно не стесняясь ни себя, ни «красно-атеистической» атмосферы разговора. Однажды, в том ли же диалоге, или в другом — еще и спросил того: «Дмитрий, вот вы верите в Вальгаллу?», - прекрасно же!

«Будет ласковый вождь» - одна из последних книг-завещаний человека, прожившего огромную литературу и написавшего громадную жизнь. И, кстати, точно что уже не последнее — книга «Философия подвига», в чём-то повторяющая принцип «Священных монстров», уже вышла — вслед.

Так что не надо тут этого вот всего — «зачем это читать, «Дед»…» — этот «Дед» до сих пор моложе множества из нас. В том числе — в силу своей старости.

А.К.