Паноптиконы власти
Политика — это война, продолженная другими средствами (c) Мишель Фуко
Всерьез задумываясь о природе власти, каждый раз неизбежно приходится признавать, что по сути мы ничего не знаем о том, что означает это понятие. Мы живем в этой системе человеческих взаимоотношений, соблюдаем одни и те же правила, совершаем одни и те же ритуалы, участвуем в экономической и политической деятельности, но не имеем никакого представления о том, чем именно является механизм, заставляющий нас поступать именно так. Более того, у нас даже нет языка, которым мы могли бы его описать.
Классическим определениям власти мы обязаны теории естественного права, восходящей к Томасу Гоббсу и Джону Локку и подразумевающей существование общественного договора — власть в этом случае представляется чем-то дискретным, а люди оказываются способны заключить соглашение, согласно которому они добровольно передают свою власть другому человеку или правительству, наделяя их правом действовать от их лица. Основной постулат теории естественного права гласит, что у вас от рождения есть некие права и некая власть, позволяющая ими распоряжаться. И вы добровольно делегируете этот дискретный комочек прав и власти другим людям, являющимся таким образом вашими законными представителями.
Возможно, это более или менее в удовлетворительно описывало процессы принятия подданства в средневековом и более раннем обществе. Но, надо сказать, в нашем современном мире эта теория выглядит совершенно неудовлетворительно.
Или вы подписывали некий общественный договор?
Тюрьма Presidio Modelo (Куба)
Зыбкие вертикали
Философы двадцатого века, в частности Мишель Фуко, обращали внимание на тот факт, что описывая институты власти, мы традиционно уделяем наибольшее внимание тем ее аспектам и персоналиям, которые на деле обладают ей в наименьшей степени. Вся знакомая нам история власти — это история Королей и Правительств, находящихся на самой ее вершине. И с этой привычной точки зрения нам все еще кажется парадоксальным, что именно эти фигуры обладают ей в наименьшей степени.
Понять почему люди, находящиеся на вершине политической вертикали, на самом деле обладают достаточно небольшим спектром возможностей повлиять на отдельные элементы возглавляемой ими иерархии хорошо помогает математическая модель с сайта N+1:
Устойчивость равновесий и местное самоуправление.
Коротко и без формул это можно объяснить на следующем примере: если вы являетесь Президентом и вам надо повысить зарплаты учителей в определенном Крае, то вы даете поручение Губернатору Края, он издает указ, обязывающий заняться повышением зарплат местные мэрии, мэрии перераспределяют бюджетные средства между директорами школ, а те уже отвечают за непосредственное повышение зарплат работников. На каждой уровне система начинает работать как сломанный телефон, потому что у каждого из ее звеньев есть только один непосредственный начальник, от которого зависит их благополучие, а картина того, что должно получиться в итоге существует исключительно в голове начальника высшего уровня — типичное проявление поговорки "вассал моего вассала не мой вассал".
Чем больше звеньев вы подключаете к работе, тем сложнее вам будет добиться нужного результата. Математическая модель по ссылке выше показывает, что при количестве звеньев больше двух это практически неосуществимо, целевой параметр будет бесконечно осциллировать в весьма значительном диапазоне вокруг целевого значения. Не верите — попробуйте сами.
О том же самом, но другими словами нам давно и настойчиво говорят теория управления и кибернетика — в любом канале связи информация может только теряться, но не создаваться.
Корпорации прикладывают огромные усилия, чтобы нивелировать данные потери, иногда создавая весьма своеобразные альтернативы обыкновенным иерархическим вертикалям, а иногда просто сокращая штат до минимума и отдавая все на откуп множеству небольших зависимых фирм.
Структуры армейского типа решают эту проблему другим способом, доводя дисциплину среди подчиненных до бездумного выполнения приказов, таким образом снижая до минимума потери при иерархической передаче приказов сверху. Но ни одна из них, конечно, не идеальна.
Все это полностью перестает работать, как только речь заходит о политике, непосредственном управлении и перераспределении, частной жизни и, как следствие, глобальном приоритете личных интересов каждого звена цепи над общими. И именно там власть начинает проявляться в том самом смысле, в котором она традиционно выпадает из поля зрения классической теории и естественного права.
Тюрьма Koepelgevangenis (Арнем, Нидерланды)
Другая власть
Давайте взглянем на всю эту иерархию с другой стороны. Какая фигура в обществе обладает наибольшей властью по отношению к вам лично? Если взглянуть с этой точки зрения, становится очевидно, что по факту это наиболее низовые исполнители, среди которых можно условно выделить несколько ролей (но не обязательно ими ограничиваться): полицейский, тюремный охранник, психиатр и школьный учитель. А сразу следом идет мелкий местный чиновник.
Полицейский обладает правом непосредственного применения к вам насилия, тогда как любые ваши ответные действия скорее всего будут признаны преступлением. В местах лишения свободы практически все аспекты вашей жизни целиком зависят от действий ваших охранников и ваших взаимоотношений с ними. Психиатр в этом списке занимает особую роль, т.к. обладает властью не только применения к вам какого-либо физического насилия, но и беспрецедентным правом признания или непризнания за вами вашего права отвечать за ваши собственные поступки. Школьный учитель имеет схожую функцию, но скорее опосредовано, через право наделения вас потенциальной возможностью признаваться полноценной дееспособной личностью, без чего ваша будущая жизнь в обществе будет весьма незавидной.
Тогда как верховная власть имеет множество налагаемых на нее (законом или сложностью иерархической координации) ограничений, власть исполнителей влияет на вашу жизнь непосредственно, и очень многие ее аспекты могут быть изменены с их помощью. Легко улучшить свою жизнь, подружившись со своим учителем, заведя знакомство с участковым или местным депутатом, и также легко ее испортить, вступив с ними в серьезную конфронтацию. И как показывают эксперименты, такие как Стэндфордский Тюремный Эксперимент или Эксперимент Милгрэма, подобная власть очень часто опьяняет, ломая наши воображаемые представления о моральных нормах, допустимом насилии и границах, за которые мы не готовы зайти в применении имеющейся у нас власти.
Но, сама по себе, подобная форма власти еще не может проявляться в нашем современном обществе, исходя просто из того факта, что охранников всегда меньше, чем охраняемых, полицейских всегда меньше, чем обычных граждан, а психиатров всегда меньше, чем сумасшедших. Да и сами институты школы, тюрьмы, полицейского участка и психиатрической больницы являются очень недавними образованиями.
И не трудно понять почему
В более древние времени властью обладали те, кто был лучше вооружен, был сильнее и лучше владел оружием, княжеские дружины могли диктовать свои условия населению простым фактом своего физического превосходства и угрозой физического уничтожения несогласных. Вооруженные и хорошо организованные люди просто собирали дань с завоеванных ими территорий, не требуя какой-то иной формы подчинения или какого-то определенного изменения уклада жизни. (Особняком здесь всегда находилась религия, значительно раньше ставшая использовать более современные нам формы власти). Но все изменилось с появлением промышленности и стрелкового оружия.
Переход к промышленному производству начал требовать унификации жизни и рабочего времени большого количества людей, а стрелковое оружие свело на нет преимущество небольшой хорошо обученной дружины — численное превосходство стало гораздо более значительным фактором по причине значительного упрощения необходимых для убийства навыков. И именно в эту эпоху появляются такие общественные институты, как армия, полиция, школьное образование, санэпидемстанции, тюрьмы и психиатрические лечебницы.
Начинается практика повсеместной нормализации. Контроль населения теперь зависит не от агентов физического насилия, а от институтов унифицирующих ежедневную жизнь людей и их представление о норме. Нормально получать общее школьное образование, нормально ежедневно отправляться на работу, проводить там отведенное время и отдыхать от нее вечером, нормально соблюдать нормы гигиены и изолировать больных и неспособных соблюдать данные нормы, нормально выявлять психические отклонения, не позволяющие следовать этой норме. И даже оппозиционные силы начинают говорить не о свободе какой-либо группы граждан или фракции, а о том, чтобы им дали "жить нормально" или об "изменении нормы".
Схема Паноптикона, вид сверху
Паноптикон
Прежде чем перейти к объяснению концепции паноптикона, я хочу, чтобы вы зафиксировали у себя в голове мысль, к которой мы незаметно подошли выше: история общества обычно рассматривается с точки зрения увеличения свободы: от рабовладельческих обществ с очень небольшим количеством граждан, имеющих право голоса, до либеральной демократии с правом голоса у всех граждан страны вне зависимости от пола, расы и вероисповедания, но это рост исключительно политической свободы. А, как мы выяснили, история власти (а значит и свободы) — это не только и не столько история политических образований. И с точки зрения тотальности контроля над всеми аспектами жизни отдельного человека никогда в истории не было ничего похожего на тоталитарные государства двадцатого века.
Это абсолютно противоположный тренд, в котором в 19 веке вы спокойно могли сесть на поезд или корабль и проехать половину мира без всяких проверок документов, в 17 веке никого не беспокоило ваше психическое состояние, а еще ранее вы могли вообще не подозревать о существовании какого-либо правительства, либо просто отдавать часть вашего урожая один раз в год. Сравните это с тем беспрецедентным уровнем контроля и паранойи, который мы имеем сейчас.
Метафорой этой общественной паранойи является Паноптикон — концепт идеальной тюрьмы, придуманный английским философом Иеримией Бентамом в далеком 1791 году.
В те времена было модно рационализировать все сферы человеческой жизни, и Бентам предложил проект тюрьмы, в которой один охранник может контролировать максимально большое количество заключенных:
Тюремные камеры расположены по кругу вдоль стен в несколько этажей, и каждая из них имеет прозрачную решетку, обращенную к центру постройки, в которой находится сторожевая башня, где сидит охранник. При этом один охранник может наблюдать за всеми заключенными из окна башни, но ни один из заключенных не знает, смотрят ли на него в данный момент. В одной из реализаций такой тюрьмы довелось провести два года Фиделю Кастро (тюрьма Персидио Модело, фотография развалин которой находится в начале статьи).
Не пойман, не вор, но каждое ваше действие с самого рождения отслеживается бумажной бюрократией, на каждом доме висит видеокамера, каждая крупная покупка сопровождается кипой документов и нотариальным заверением, каждый официальный перевод заработной платы учитывается налоговыми органами, банковские сервера собирают статистику по вашим кредитным картам, а операционные системы, способные запускать космические аппараты, аккуратно систематизируют все ваши действия в Интернете.
Никто не следит за вами в данный момент. Но может следить.
Разумеется, эта система слежения работает в обе стороны. Она позволяет правоохранительным органам контролировать многократно большее число граждан, она же позволяет начальству и правительству контролировать правоохранительные органы, не позволяя им сильно превышать свои полномочия, а в развитых странах она же позволяет посредством СМИ, демократических и гражданских институтов замыкать цикл и обеспечивать также контроль верховновной власти самими гражданами. И, конечно, это балансирующая на всеобщей прозрачности система полностью ломается в менее демократически развитых государствах, давая непропорционально большую власть непосредственным исполнителям.
А идите вы все...
Возникновение подобной вездесущей системы контроля, конечно же, не могло пройти незамеченным, и реакцией общества, особенно сильно подогретой антитеррористическими законами в США, откровениями Эдварда Сноудена и утечками WikiLeaks, стало возобновление интереса к разного рода анархическим идеологиям.
Гремучая змея на Гадсденовском флаге — популярном символе либертарианцев.
Либертарианство — это чисто кабинетная идеология, утверждающая, что развитое капиталистическое общество спокойно может обойтись без государства. Часть либертарианцев (минархисты) не идет до конца, утверждая, что им все-таки требуется государство в роли "ночного-сторожа", обеспечивающего безопасность и ничего более. Вторая часть (анархо-капиталисты) уверена, что и это не требуется — всё, что может быть описано добровольным контрактом между двумя людьми, разрешено, и никто не может оспаривать чье-либо право на подобный контракт.
С нашей точки зрения либертарианство интересно тем, как оно решает проблему чрезмерной власти исполнителей в сломанной демократической системе. Главная проблема иерархии заключается в том, что благополучие исполнителя зависит целиком и полностью от его непосредственного начальника, а вовсе не от объекта приложения его власти. Полицейский выполняет указания своего начальства и получает за это деньги, приходящие к нему в виде заработной платы по весьма длинной и запутанной цепочки, которая, в целом, практически никаким образом не зависит от тех граждан, с которыми он имеет дело, выполняя свои непосредственные служебные обязанности. При том, что все эти граждане отчисляют часть своей заработной платы, в том числе, и на работу правоохранительной системы. В анархо-капиталистическом обществе это практически невозможная ситуация, т.к. никаких централизованных бюджетных отчислений не существует, и единственный способ получить деньги — это выполнение контракта между заказчиком и исполнителем. Таким образом исполнитель всегда оказывается заинтересованным в удовлетворенности заказчика выполненной им работой. И даже если исполнитель является большой корпорацией, то его непосредственный доход зависит от того, сколько людей готовы платить за его услуги.
Рост запроса общества к подобным идеям приводит к их значительному развитию и синтезу различных течений в более законченные идеологические, политические и экономические конструкции. Так знаменитый экономист либертарианского толка Фридрих фон Хайекполучил в 1974 году Нобелевскую Премию по экономике, небезызвестный лингвист Ноам Хомский (один из самых цитируемых ученых 20 века) в конце жизни серьезно увлекся либертарианскими идеями, а сейчас либертарианцами называют себя многие медийные личности, вроде Павла Дурова.
Моральные установки либертарианства, слабо проработанные по отдельности, были во многом взяты из книг основательницы философии Объективизма американской писательницы русского происхождения Айн Рэнд (автор романа Атлант расправил плечи), а экономический базис под него подводит современная экономическая теория Австрийской Школы, занимающейся синтезом идей Мизеса, Хайека, более ранних австрийских экономистов и современных теорий информации и управления.
Как уже было сказано, это полностью кабинетная идеология, которая никогда не имела реальных политических успехов и примеров успешной организации общества.
Но усиление контроля со стороны государства и, как неизбежное следствтие, рост экономической целесообразности ряда неконтролируемых операций, привело и к появлению практиков.
Логотип крипто-анархизма с сайта http://cryptoanarchism.ru/
Rise of Bitcoin
С ростом информационных технологий анархические идеи перестали быть полностью маргинальным политическим течением, ассоциирующимся, главным образом, с коммунизмом и прочими левыми утопическими движениями.
Во второй половине двадцатого века возникает движение шифропанков, провозглашающих, что люди должны самостоятельно заботиться о собственной приватности, принимая меры, которые смогут предотвратить вторжение государства в их частную жизнь. Немного позднее, на волне внедрения Интернета, как логическое продолжение идеологии шифропанков возникает философия криптоанархизма, главным тезисом которой становится утверждение, что законы общества преходящи, а математика вечна, и что с помощью сильной криптографии можно преодолеть любые попытки государственного контроля. Появляются многие совершенно нелегальные, но повсеместно распространенные вещи, которыми мы активно пользуемся до сих пор — tor, анонимайзеры, torrent-ы и Darknet.
Но самым сильным заявлением о себе критоанархического сообщества стали криптовалюты.
График цены криптовалюты Bitcoin в долларах США
Идеи о создании электронных денег, работающих на принципах криптографии, ходили в среде шифропанков еще с 1983 года, но только в 2008 году анонимный разработчик, известный как Сатоши Накамото, опубликовал файл с описанием протокола и принципа работы для одноранговой сети, положенной в основу первой в истории криптовалюты Bitcoin. Первые биткоины были сгенерированы в 2009 году, и с момента проведения первого обмена на валюту и до сегодняшнего дня курс биткина к доллару вырос приблизительно в 4 млн раз, а его капитализация (160 млрд $) достигла размеров, соотносимых с размерами российской фондовой биржи (стоимость всех торгуемых акций Сбербанка, Газпрома, Роснефти, Аэрофлота и т.д. вместе взятых).
И это первая в нашей истории заявка на изменение мирового порядка и мировой экономической системы путем внедрения и использования подобных анархических идей. Прочувствуйте этот момент.
Свобода и несвобода
Власть всегда выстраивается, как система сдержек и противовесов. Даже в сообществе, состоящем из двух индивидов, один из них будет стремится к обладанию большей властью на основании большего авторитета, большего знания или большей физической силы. С одной стороны, эта власть уравновешивается возможностью применения взаимного насилия, где вежливое общество это общество хорошо вооруженных людей, с другой — системой повсеместного государственного контроля, нормализующего моральные и этические нормы, представления о правильной поведении и подспудное полурелигиозное ощущение всевидящего ока бюрократической системы и включенной веб-камеры.
Но это не единственный путь.
Математические примеры показывают нам, что доверие друг к другу выгоднее недоверия:
а другие теоретические построения, вроде Теоремы Ауманна, говорят нам, что два рационально-мыслящих существа всегда могут придти к единому мнению.
Все зависит исключительно от наших возможностей и нашего желания идти по пути прогресса и технологического развития. Мораль рано или поздно становится производной от разума.
Существует два понимания свободы — позитивное и негативное. Негативная свобода — это то, что нам уже дала классическая либеральная идеология, свобода от рабства и физического принуждения. По определению негативной свободы, вы свободны, если никто не вмешивается в вашу свободу, вы можете поступать так, как считаете нужным. Но она не спасает вас от потенциальной возможности контроля со стороны других людей и общества. Если вы подопытный в камере и за вами наблюдают через объективы камер, вы свободны до тех пор, пока они не пришли за вами.
Позитивное свобода — это то, чего у нас еще нет. Потенциальная невозможность вмешательства в нашу жизнь, как со стороны общества, так и со стороны факторов, несвобода от которых обусловлена нашим рождением — пола, расы, социального статуса и физиологических ограничений. Это свобода реализации своего потенциала, которую никто не может как-либо ограничить.
Конечно, это последнее определение рисует картину несовместимую с нашей реальностью. Но зато нам есть куда идти, и мы все еще можем кое-что сделать.
Паноптикон должен быть разрушен.