К 80-летию И. Бродского

Уродливей ли муха бабочки?
Вероятно, в природе нет ничего уродливого, но глаз наш воспринимает многое именно так – из-за определённых эстетических, предпочтительных норм.
Изящество «Бабочки» Бродского стоит метафизической напряжённости и пейзажной силы «Мухи», при чём она именно поёт, а не жужжит:

Пока ты пела и летала, листья
попадали. И легче литься
воде на землю, чтоб назад из лужи
воззриться вчуже.

Лишённый аффектации и пафоса голос: точно время вдруг заговорило, фиксируя все детали яви: столь привычные, досаждающие порой, вполне способные обойтись без человека…
Или нет?
Кто же воспоёт?
«Письма римскому другу» завораживали плавной силой покоя, стоической динамикой стиха, входящего в реальность, чтобы, чуть изменив её, остаться надолго…
Разворачивались величественные панорамы Бродского: «Новый Жюль Верн», «Осенний крик ястреба»…
Казалось, поэт хотел вобрать в удлинённые тела стихотворений-поэм всё, чем богат мир; и вложить всё, что подарили ему кристаллы опыта: достаточно трудного, чтобы поддаваться розовому нраву оптимизма.
Конечно, Бродский пессимист и скептик: но – стоический, замечающий реестры разнообразия мира, и из перечислений делающий искусство.
Факелами горят его стихотворения о власти: но если в «Одному тирану» мир её увиден как бы отстранённо, то в «Резиденции» - изнутри: диктаторского особняка, выстроенного в условном пространстве, где можно вечером слушать стоны сына, записанные на плёнку, и знать, что ничего никогда не грозит.
Власть, впрочем, оборачивается бременем и для носителя её – такой стоит сделать вывод.
…феноменальность судьбы И. Бродского, отправившей его, после отечественных мытарств, на сияющую вершину мирового признания, завораживала не в меньшей степени, чем длинные его стихотворения.
Или краткие – из сборника «Часть речи», где малые объёмы, вообще-то не характерные для Бродского, компенсировались длиной строки.
Строки его жизни оказались очень длинными – они превращались в волны, причудливо накатывавшие на брега вечности, чтобы оставить «здесь, на земле» прихотливые узоры мысли, строк, строф, рифмованных афоризмов.
И нечто мистическое, сообщившее смысловой окрас этим узорам, не поддаётся (во многом расшифровке) и через восемьдесят лет.

Александр Балтин