Памяти Игоря Калугина

Он писал о средневековье так, будто был его участником, жил в этих таинственных недрах, видел вековые строительства соборов; он кроил стихотворение из запредельной музыки, соприкоснувшись с которой, невозможно было усомниться в большом таланте автора – поэта Игоря Калугина:

Синева и колокола.
На телегах мешки со злом.
Зазывала кричит козлом.
Снег истлел.
Шелестит зола.
Корневища мелькают рук.
Полдень в городе.
Площадь.
Торг.
Пёстрый сброд.
Кто-то вопль исторг.
Кто-то ладит петлю да крюк.

Вы услышите этого зазывалу, увидите тугие, узловатые корневища рук, и дальше мелькнёт «голый, как стыд, щенок», и эпитет поразит…
И. Калугин рассыпал слова, как самоцветы по страницам книг своих, и сверкали они, переливались то зарёю, то духовными смарагдами, то страшно отсвечивали провалом в бездны (как же без них):

Слепой из церковного хора
На днях помешался… Дрожит!
И вера ему не опора,
И к людям душа не лежит.

И страхи, как чёрные волки,
Крадутся за ним по пятам.
Повсюду зловещие толки –
И здесь он их слышит, и там

И. Калугин любил несочетаемые сочетания – чтобы сшибаясь, слова точно высекали искры новых смыслов, необычностью своей высветляя потаённые углы сознания.
И недаром у него «…ночного сознания своды/ струятся…» - точнее не скажешь, кажется: ночь настолько изменяет сознание, что остаётся удивляться: её ли возможностям?
Свойствам сознания?
Через последнее проходят стихи, получив импульс из сердца, где, вероятно, размещается душа…
Калугин писал сердцем сердца: самое ядро таинственной сути всегда мерцало за соединениями его слов.
Он не получил широкого распространения, был известен только узкому кругу, доживал последние годы инвалидом…
И всегда оставался поэтом: словно сам был соткан из великолепного её, светящегося вещества…

Александр Балтин